ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
из которой со всей непреложностью следует, что жизнь и впрямь полна неожиданностей
…сон-сон, дрема… танки мчат, пулеметы строчат…
колеса стучат-стучат-стучат…
кто там? — свои — свои все дома…
дома все свои-то об этой поре: шарик в конуре, серый волк в норе,
гномы в горе́, турки в Анкаре,
в стойле кони,
воры в законе…
ой, чегой-то вы, тетенька?! ах, это вы так бредите!..
и куда же вы, русские люди,
все едете, едете, едете, едете?!
взрезали ему грудь-то, а у него и сердце в шерсти! —
и не стучит, а тикает!..
Господи прости!..
а черепа-то светятся, жгут, следят…
душистый горошек, жасмин, мелисса…
— И пошла она, сиротинушка, куда глазки глядят…
— Кто, Василиса?
— А ты слушай, не перебивай! И вот и пошла она, на ночь глядючи, во дремучий, во темный лес. В одной руке лучинка — это чтоб огонь мачехе принести, — в другой куколка…
— Куколка? Какая?..
— Ну, какая… обыкновенная, тряпичная…
— Не Барби?
— Ну вот, скажешь тоже! Сказка-то — русская, значит, и куколка тоже наша, русская… Ну вот, вошла, значит, Василисушка, во ночной во дремучий лес. Темно. Страшно. За кустами волки таятся, деревья стоят, листиками шевельнуть боятся! Села Василиса под можжевеловый кусток, достала хлебушка черствый кусок. Положила куколку на руку, как ребеночка, и говорит: «На, куколка, покушай, моего горя послушай!..»
…сон-сон, дрема, сон… сковороды скворчат, вилы торчат…
…грешники криком кричат…
…колеса стучат-стучат-стучат…
…В ту ночь Василисе, нет, не той, о которой рассказывала дочке молодая полная женщина в красной шерстяной кофте, а той, о которой веду рассказ я, Автор, — в ту ночь героине моей, прикорнувшей на нижней полке общего вагона — под головой сумка, в ногах две тихо шепчущиеся о чем-то цыганки, — так вот, в ту обморочно-душную, стучащую колесами ночь сморенной усталостью Василисе привиделось широченное, конца-краю не видать, ковыльное русское поле. То самое, по которому с ребеночком на руках бежала от душегубов Матерь Божия Троеручица…
Стояла Василиса перед большим камнем на распутье трех дорог. На камне сидел старый черный ворон, а сам камень был древний и до того замшелый, что прочитать написанное на нем не было никакой человеческой возможности…
«Куда сердце подскажет, туда и пойду», — подумала Василиса и пошла по левой дороге.
Шла она долго-долго. Три пары каменных башмаков в пути стоптала. И пока шла — вот ведь диво-то! — солнце из-за холма все всходило, всходило, заря все разгоралась, но утро так почему-то и не наступило. А дорога, по которой шла Василиса в одно ничем не примечательное утро, так, впрочем, и не наставшее, привела ее к тому же самому замшелому камню с сидевшим на нем вороном…