– Значит, вы полагаете, у него завелись деньги? – перебил Бехайм хозяйские сетования.
– Тут, в трактире, об этом все знают, – сообщил хозяин. – От кого только я не слыхал, что вчера в «Колокольчике» он разменял дукат. Дукат, сударь! Манчино! Получил он его якобы от мессира Беллинчоли, тоже стихотворца, но большого барина, на службе у его светлости герцога. Говорят, за несколько строчек, которые по заказу мессира Беллинчоли сочинил для герцогского двора. Да можно ли в это поверить? Дукат за несколько строчек? Вот ежели бы он по заказу угостил кого кинжалом, я бы скорее поверил, тут он и впрямь мастер. Но за стишки? Со смеху помрешь. Коли за стишки вправду платят добрыми тяжелыми дукатами, тогда и мне надо бы кропать вирши да поэмы, заместо того чтоб стоять здесь да подавать всяким сумасбродам и простакам доброе фурланское вино. Да, сударь, и я бы этак-то не прочь. Ну а теперь… чего изволите? Прикажете кувшинчик кастильонского вино санто? Его все хвалят, кто ни пробовал.
С кувшинчиком и оловянным кубком Бехайм устроился за столом, неспешно, по глоточку, смакуя восхитительное вино санто, и мало-помалу его объяла блаженная усталость, а пока он, подперев рукой лоб, думал о Манчино и, прихлебывая вино, размышлял, за сколько дней этот головорез и трактирный стихоплет промотает свой дукат, до слуха его доносились путаные обрывки разговоров, которые вели сидевшие вокруг художники и ремесленники.
– Ох и времена настали! Во имя Господа и Пресвятой Богородицы никто нынче даже на медный кваттрино не раскошелится.
– В общем, для начала мне нужно было некоторое количество хорошей синей краски, вот я ему и сказал…
– Умеет он не много. Цветы, травы и мелкие животные ему еще вполне удаются. Но по дурости он вбил себе в голову…
– Зря я не послушал отца и не стал трактирщиком, ведь за хорошую стряпню…
– Как встречу ее, так сразу останавливаюсь, даже когда спешу, и гляжу ей вслед, просто не могу иначе.
– Досточтимый брат, я не ученый богослов. А вы опять же ничего не смыслите в живописи и потому не можете говорить…
– Задумал изобразить на пяти больших досках житие своего святого покровителя, потому что этому олуху, как он сам твердит, еще и славы охота.
– Так вот, для начала я ему говорю: ступай купи унцию лака, только самого лучшего, какой есть в Милане.
– Математика пронизывает и просветляет человеческую жизнь, и я, как ревнитель математики, знаю…
– Ведь искусствами – так говорил мне отец – не прокормишься и на платье не заработаешь.
– Как ревнитель математики, вы понятия не имеете, сколь трудно написать вращающийся или сверкающий глаз.