Я был вне себя от волнения, так как понимал огромное значение сделанного мною открытия. Я подумал об инженере, который сидел в этот миг в квартире старого процентщика, и ждал, и терял напрасно время, между тем как я… Еще две минуты, и я буду стоять лицом к лицу перед этой барышней, произнесшей загадочные слова о Страшном суде, с темным смыслом которых была каким-то образом связана тайна самоубийства Ойгена Бишофа. Мгновение, которое должно было принести с собой разгадку трагической проблемы, было, казалось мне, совсем близко, и я ждал его со смутным страхом, с трепетом в душе, причины которого не понимал, и все же в лихорадочном нетерпении.
Ее звали Леопольдина Тайхман. Мать ее, рано умершая, была знаменитой актрисой, необыкновенной красавицей, имя которой в обществе, где я вырос, произносилось не иначе как с благоговейным восторгом. Дочь унаследовала от матери только рыжеватые волосы и какую-то мятежность духа да еще, пожалуй, пылкое честолюбие, судя по тому, что она по-дилетантски занималась многими искусствами, в том числе – живописью. Мне запомнилась одна ее картина, выставленная в Обществе художников, – натюрморт с астрами и далиями на длинных стеблях – вещь, вообще говоря, весьма посредственная. На благотворительных спектаклях она нередко подвизалась в качестве танцовщицы. Как-то раз она попросила Ойгена Бишофа давать ей уроки драматического искусства, но дальше предварительных переговоров дело не пошло. Затем она на некоторое время исчезла из общества, где играла известную роль. Оказавшись перед необходимостью избрать себе практическое поприще деятельности, она принялась изучать фармакологию. Так как я совершенно потерял ее из виду, то был очень удивлен, увидав ее потом в аптеке Михаила-архангела в роли провизора.
Дождь все еще лил, когда я прибыл на Миртовую улицу. Я остановился перед витриною аптеки и, рассматривая сквозь помутневшие стекла батареи склянок и коробочек, раздумывал о том, как мне начать разговор. Наконец я решил отрекомендоваться барышне другом Ойгена Бишофа и попросить у нее несколько минут для конфиденциальной беседы.
– Имею честь кланяться, господин барон, – произнес услужливо провизор, едва лишь я приоткрыл дверь. – Что прикажете, весь к вашим услугам.
Аптека была полна людей. Артельщик из банка, достававший из бумажника рецепт, две горничные, очень бледный, с льняными волосами молодой человек в роговых очках, читавший иллюстрированный журнал, босоногий мальчик, спросивший мятных лепешек, и старуха с корзиной для покупок, которой нужны были глазные капли, проскурнячный отвар, пражская мазь и «потом еще что-нибудь для очистки крови». Аптекарь сидел в смежной комнате за письменным столом. Леопольдины Тайхман я не видел.