– Искусство это не языческое, – ответил ученый врач, – и я обязан им только милости Господа, указавшего мне стезю познания.
– В таком случае, – сказал мастер, – мое единственное желание – поскорее увидеть какие-нибудь плоды этого искусства, но одно я вам должен сказать: если вы дурачите меня, то поплатитесь за это.
– Все, что мы можем сделать сегодня, – сказал мессир Салимбени, – это условиться насчет дня, когда приступим к делу, но сначала обдумай свой шаг, Джовансимоне! Ибо, говорю тебе, ты дерзаешь уплыть в бурное море, и, быть может, лучше тебе оставаться в гавани.
– Вы правы, мессир Салимбени! – воскликнул мастер. – Нужно быть осмотрительным. Всем известно, что вы мне враг, и враг опасный, хотя вы на словах относитесь ко мне с должным почтением. Мне не следует доверяться вам.
– Это правда, Джовансимоне, и к чему это скрывать! – сказал врач кардинала-легата. – Одно происшествие стало между нами. У тебя вышла ссора с Чино Салимбени, племянником моим, и он круто говорил с тобою, и ты сказал так громко, что все присутствовавшие могли это слышать: „Потерпи, воздастся тебе и за это“. И спустя несколько дней он найден был убитым на дороге, ведущей по лугам к монастырю, и нож торчал у него между затылком и шеей.
– У него было много врагов, и я ему предсказал его несчастье, – пробормотал мастер.
– Это был кинжал мизерикордия[9], и на клинке испанский оружейный мастер вытравил свое имя, – продолжал мессир Салимбени. – Этот нож принадлежал человеку, бежавшему сюда из Толедо, и его схватили и поставили перед судилищем восьми. Но он клятвенно уверял, что за ночь до этого потерял свой кинжал близ ветошных лавок на рынке. Они не поверили ему, и он взошел на колесницу.
– С уважением подобает относиться к приговору восьми, – сказал мастер, – и что было, то прошло.
– Знай, – воскликнул мессир Салимбени, – что никогда не проходит то, что было, и виновный должен ждать Божьей кары.
– Я вам только могу повторить, – ответил мастер, – я был у себя дома и писал святую Агнессу с книгою и ягненком, как она была мне заказана, и в это время пришел ко мне мессир Чино и предложил помириться, и мы выпили мировую и в дружбе расстались. А на следующий день, когда совершилось злодеяние, я лежал больной в постели. На это есть свидетели у меня. Пусть не будет ко мне милостив Господь в день Страшного суда, если дело происходило иначе.
– Джовансимоне! – сказал врач. – Недаром люди называют тебя „Подлость“.
Когда мастер услышал эту презрительную кличку, которую дали ему сограждане, он пришел в гнев, потому что не переносил ее. И гнев отнял у него рассудок. Он схватил ружье, которое у него висело в мастерской всегда наготове, и потряс им как бешеный, и завопил: