И, гонимый отчаянием, он попытался бежать, но незримые демоны настигли его, и он свалился на землю и отбивался от них во все стороны. Вопя, со страшно исказившимся лицом, он встал, и опять побежал, и опять свалился, и это было столь плачевное зрелище, что мне казалось, я умру от страха.
– Помогите ему, мессир Салимбени! – воскликнул я в отчаянии, но врач кардинала-легата покачал головой.
– Поздно, – сказал он. – Мастер погиб, ибо призраки ночи получили власть над ним.
– Пощадите его, мессир Салимбени, пощадите! – взмолился я.
Тогда духи преисподней схватили мастера и повлекли за собою, и он отбивался и кричал. И мессир Салимбени подошел к нему; там, где холм опускается к каменоломне, преградил он ему дорогу.
– Убийца, не боящийся всемогущего Бога! – крикнул он. – Встань и признайся в своем злодеянии!
– Пощады! – вскричал мастер, и упал на колени, и закрыл руками лицо.
Тогда мессир Салимбени поднял кулак и так поразил его в лоб, что мастер замертво грохнулся наземь.
Ныне я знаю, что это был не жестокий, а милосердный поступок и что этим ударом мессир Салимбени вырвал из власти призраков мастера Джовансимоне.
Мы перенесли оглушенного в свою мастерскую, и там лежал он до вечернего благовеста, не подавая признаков жизни. Придя затем в себя, он не знал, день ли то или ночь, произносил бессвязные речи и не переставал говорить о демонах ада и об ужасающем пурпуре трубного гласа.
Позже, когда безумие начало покидать его, он ушел в самого себя, сидел в углу мастерской и глядел в пространство и ни слова ни с кем не говорил. Но по ночам я слышал, как он в комнате своей скорбит и шепчет молитвы. А в день св. Стефана он исчез из города, и никто не знал, куда он ушел.
Случилось так, что спустя три года, по пути в Рим, я остановился в монастыре серафических братьев, где хранятся повязка от волос и пояс Пречистой Девы, а также моток пряжи ее собственного изделия. И в сопровождении настоятеля я пошел в часовню взглянуть на святые реликвии. Там увидел я монаха, стоявшего на помосте, и не сразу узнал в нем бывшего мастера моего Джовансимоне.
– Он помешался в разуме, – сказал настоятель, – но полон замыслов поистине великих. Мы называем его Мастером Страшного суда. Ибо пишет он только это, постоянно только это. И когда я говорю ему: „Мастер, сюда бы поместить благовещение, а на ту стену исцеление агнца или свадьбу в Кане Галилейской“, он приходит в сильный гнев, и нужно уступать его желанию.
Солнце заходило, и розоватый свет падал сквозь окна на каменные плиты. И я увидел на стене парящую скалу Бога, и долину Иосафата, и хор спасенных душ, и многообразных демонов ада, и огненную геенну, а себя самого Мастер изобразил среди осужденных, и все это было представлено так правдиво, что трепет ужаса охватил меня.