– Ты зачем? – так же шепотом спросила Мирослава, хотя стоило спросить совсем о другом.
– Еще нарисую. – Василиса швырнула обрывки в ведро для мусора. – Я сейчас могу рисовать только вот это. – Она жалобно всхлипнула. – Всегда одно и тоже! Представляете?!
Мирослава представляла. Она не знала, где корни этого чувства, но Василису понимала очень хорошо.
– Может тебе пока лучше вообще какое-то время не рисовать? – спросила она. – Если тебя это тревожит. Вот я, к примеру, перестала…
А ведь она и в самом деле перестала! Не просто так, ее что-то заставило отказаться от рисования. Просто она пока не может вспомнить, что именно.
– Я не могу. – Василиса вздохнула, прикрепила к мольберту чистый лист бумаги.
– Почему?
– Мама сказала, если я не буду рисовать и показывать результаты, меня исключат из школы, потому что школе нужны только особенные.
– Откуда она знает?
– Она знает. Она сама была особенной. Она писала стихи.
– А потом перестала?
– Почему перестала? – Василиса снова удивилась. – Пишет до сих пор.
– Хорошие?
– Для поэтического салона сойдет.
Она была еще маленькая, она была напуганная, но в ней уже был этот взрослый цинизм. Жизнь научила? Или маменька? С маменькой, кстати, нужно будет еще раз предметно поговорить. Чтобы не отправляла дочку в школу одну. Хотя бы сейчас, пока этот… пока маньяк на свободе.
– Не волнуйся, никто тебя не исключит. Я поговорю с твоей мамой.
Мирослава уже собиралась уходить, когда Василиса ее окликнула.
– А почему вы решили, что я рисую вас? – спросила она с любопытством. – Мне кажется, вы совсем не похожи на эту девочку.
Сейчас не похожа, но было время…
– Наверное, мне просто так показалось. Я уже не так уверена. А кто такая эта Хозяйка свечей? – Вот она и задала самый главный вопрос.
– Я не знаю. – Василиса пожала плечами. Она уже совершенно успокоилась. Похоже, перспектива исключения из школы пугала ее куда сильнее ночных кошмаров. – Я просто знаю, что ее так зовут. Она играет в прятки. И это плохие прятки.
– Почему?
– Потому что, кто не спрятался, тот мертв, – сказала Василиса зловещим тоном и рассмеялась. Так сразу и не понять, шутит она, или это отголоски недавней истерики.
Жаль, что рисунок она порвала, было бы любопытно углубиться в детали.
А вечером к Мирославе пожаловал следователь Самохин…
* * *
У Самохина была чуйка. Считай, с младых ногтей. Еще будучи зеленым пацаном, он умел безошибочно отыскивать потерянные вещи, решать логические головоломки. Оттого, наверное, и пошел в следователи. Романтика… мать ее! Тогда Самохину все казалось романтикой, даже несвежие, разложившиеся трупы, даже ночные выезды на «мокуруху», даже «висяки» ему казались романтикой, но потенциальной.