[96]. К великому сожалению, абстрактной буржуазии не было предъявлено никакого конкретного обвинения, от которого они могли бы защитить себя доказательствами своей непричастности к преступлению. Всем скопом люди, не признавшие большевистский переворот (т. е. контрреволюционеры), а среди них были и другие социалисты, и крестьяне, и офицеры и т. д., были признаны теми, кого следовало беспощадно уничтожать. Никакой презумпции невиновности. Потому что в социализме для «буржуев» ее просто не существует. Люди были обречены заранее, просто потому что родились не в той семье, не были рабочими. Вот одна из причин, которая позволяет говорить нам о стратоциде, устроенном большевиками по отношению не к тысячам, как они утверждали сначала, а к миллионам. Да, пусть мера эта была временной и исключительной – ведь после того, как часть «буржуазии» будет уничтожена физически, а другая часть полностью лишена гражданских и экономических прав, всего имущества и положения, она уже не будет представлять опасности для «трудового народа» (право говорить за который присвоили себе большевики, т. е. наиболее радикальные социалисты). Через двести лет исполнилась мечта Жана Мелье: «Я желал бы, чтобы все великие и благородные мира сего были повешены на поповских кишках или задушены ими».
В первом номере еженедельника можно найти руководство для организованного (т. е. не стихийного, «на местах») красного террора. В постановлении от 5 сентября, под которым стоит имя секретаря Совета Л. Фотиевой, мы узнаем об организации концентрационных лагерей для изоляции «классовых врагов» и необходимости расстрела всех лиц, «прикосновенных к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам» [96]. Попробуем примерно определить, сколько же «классовых врагов» находилось на территории России. Если брать широко, всю социальную структуру, то ситуация удручающая. К 1920 г. в России проживало примерно 130 млн человек, из них около 100 млн крестьян. Шейла Фицпатрик в работе «Сталинские крестьяне» пишет, что «в статистических справочниках 20-х гг. крестьяне никогда не обозначаются просто – “крестьяне”, но классифицируются как “бедняки”, “середняки” и “кулаки”. Было выведено следующее процентное соотношение этих групп по стране в конце гражданской войны: 35–40 % бедняков и батраков, 55–60 % середняков и 3 % кулаков» [381, с. 41]. Если это более-менее так, то одних только кулаков было под 3 млн, а середняков – т. е. потенциально опасных «хозяйчиков» с мелкобуржуазными замашками – под 55–60 млн. Еще 110 тыс. человек относились к духовенству Российской православной церкви [162]. По данным переписи 1897 г., на территории Европейской России проживало 240 тыс. купцов, 10 млн мещан, более 300 тыс. потомственных и лично почетных граждан, 1,37 млн дворян [298]. Разумеется, ко времени начала Гражданской войны и красного террора эти группы стали еще многочисленнее. Непосредственно в самих белогвардейских формированиях состояло более 1 млн человек, а у них были сторонники среди гражданских, семьи, друзья. К этому добавляем участников многочисленных крестьянских восстаний, а также вообще всех крестьян, которые своим поведением и достатком рисковали попасть в число «классовых врагов». Таким образом, даже без скрупулезных подсчетов ясно, что в стране, подконтрольной большевикам, проживали десятки миллионов людей, в той или иной степени подпадающих под определение «классового врага». Разумеется, тогда, в годы красного террора, большевики не стали, да и не могли, репрессировать столько классовых противников – это будет сделано позже, уже при Сталине. Тем более после гражданской войны начались относительно спокойные годы новой экономической политики и восстановление экономики, для которой приходилось привлекать специалистов из буржуазии. Но мы, во всяком случае, можем себе представить, насколько масштабным мероприятием должен был быть красный террор, перед которым стояла задача расстреливать всех причастных к белогвардейским организациям и изолировать в концлагерях «классовых врагов».