[269]. Стивен Уиткрофт показал, «что в 1950 году экспорт составлял 4,8 – почти 5 млн т, в 1931 г., который по урожаю был значительно хуже 1930 г. – 5,2 млн т, так как индустриализация требовала увеличения экспорта зерна на 5–8 млн т ежегодно. 1932 г. – 1,8 млн т, 1933 г. – около 1,7 млн т. В 1930 г. от экспорта зерна было получено 883 млн рублей, а от нефти и продуктов леса – 1430 млн руб. В 1932–1933 гг., когда голод в стране свирепствовал вовсю, хлебный экспорт составил суммарно 369 млн руб…» [290].
Конечно, в рядах большевиков были люди в здравом уме и с совестью, иначе Каганович в письме Сталину от 23 июня 1932 г. не написал бы следующие замечательные строки: «Внешторг включил в экспортно-импортный план III кв<артала> вывоз 60 мил. Пуд<ов> зерновых и кроме этого завоз в порты сверх этого 50 м<лн>. Пуд<ов> для залога и продажи в октябре. Годовой план экспорта из урожая 32 г. он предлагает довести до 4 м<лн> тонн. Мы этот вопрос пока не решили. Конечно, вывозить обязательно необходимо немедленно и надо дать отпор настроениям, сложившимся на почве некоторых затруднений последних пару месяцев, что не надо-де вывозить, но вопрос сколько вывезти в III квартале, думаю, что цифру Внешторга немного сократить придется. Прошу Вас сообщить Ваше мнение» [129].
Таким образом, если суммировать все вышеназванные причины, можно сказать следующее: не столько сама по себе коллективизация стала причиной голода, сколько ее форсированное, репрессивное, агрессивное проведение, сопровождавшееся уничтожением самых успешных крестьянских хозяйств и образа жизни миллионов крестьян и кочевых скотоводов. Насаждение определенной социалистической модели сопровождалось полнейшим безразличием к мнению людей, устоявшимся экономическим связям, традициям и социальным отношениям в деревне. Процесс этот начался в 1928 г., и тогда же начался продовольственный кризис. Однако кризис еще не обязательно превращается в голод, недоедание еще не становится голодной смертью. К этому привело социалистическое наступление на деревню, и процесс, который мог бы быть растянут на годы, был реализован за несколько лет. Ясно, что колхозы не были эффективными хозяйствами, что показал советский опыт как до, так и после смерти Сталина, когда они стали постепенно вытесняться совхозами, где вместо колхозников трудились наемные работники. Но если бы они появились постепенно, а не резко насаждались, засуха начала 1930-х гг. была бы встречена не деморализованной и дезориентированной деревней, а привыкшими к непогоде и знавшими как действовать в неурожайные годы единоличными крестьянскими хозяйствами, немногочисленными совхозами и добровольными колхозами. Вовремя бы начались посевные. Ничего не залеживалось бы и не гнило в поле. Соотношение «амбарного урожая» к «урожаю на корню», т. е. потери зерна на пути от поля к амбару, частные землевладельцы и колхозники-добровольцы стремились бы минимизировать. Они бы оперативно отреагировали на возникшие затруднения в условиях рынка, а не централизованного плана, за счет большего количества информации на местах. Каждый регион действовал бы по-своему. Наименее пострадавшие регионы могли бы продавать зерно наиболее пострадавшим и не было бы смысла скрывать проблему.