Ни о каком стартовом равенстве здесь не может быть и речи. Бог каждому дает таланты, которые человек может развивать в себе, но никогда эти таланты не «равны» между собой.
Ничего социалистического нет и в христианском отношении к браку. Напротив, только он и являлся единственным, законным, богоугодным способом преодолеть искушения плоти и избежать греха прелюбодеяния (Первое послание к Коринфянам, 7:2, 7:5, 7:8–9). Отношения между мужем и женой уподобляются отношениям Христа и Церкви (Послание к Ефесянам, глава 5). При этом власть над телами друг друга принадлежит обоим супругам в равной степени (Первое послание к Коринфянам, 7:4) – крайне противоположная социалистической точка зрения, согласно которой люди могут сходиться и расходиться, когда им будет угодно, в зависимости от изменчивых чувств. Безбрачие, как пишет Павел, желательно, но не обязательно и зависит от дара, которым Бог наделил каждого индивидуально, т. е. не все христиане обязаны были уклоняться от брака, но безбрачие считалось более высоким, с духовной точки зрения, призванием. Существенным для христианства в целом и для ранних христиан в частности отличием от социалистического понимания брака является тот факт, что брак в христианстве регулируется вечным законом Бога и обязательствами мужа и жены, а не переменчивыми чувствами и желаниями. Последнему в таком браке уделяется место, но второстепенное, не ключевое.
Конечно, Каутский и другие социалисты могли бы увидеть протосоциализм у ранних христианских общин, но лишь по невнимательности. Несведущему человеку было бы легко спутать ранние общины последователей Христа с гностическими сектами, которые использовали отдельные христианские элементы для своего синкретического учения. Гностики презирали материальное начало, отвергая наличие оного у Христа, считая, что Он лишь казался человеком, но таковым не являлся. Строгий дуализм, противопоставление духовного материальному позволяли отдельным гностикам доходить до того, что даже прелюбодеяние не являлось грехом, если не вредило вечной душе, а дела плоти мало беспокоили их. Отсюда было недалеко до идей обобществления жен. Кроме того, гностики были достаточно закрытой от внешнего мира общиной, в отличие от миссионерствующих христиан, что роднит их с социалистами Средневековья, к которым мы перейдем далее.
Некоторые видят своеобразную практику социализма в христианских монастырях. И действительно, монахи жили в условиях общего имущества и средств производства – значит они были коммунистами? Разумеется, нет. Монахи не собирались строить новое общество, где нет иерархии и собственности, предпочитая ограничиваться своим добровольным выбором в пользу того или иного устава и прекрасно понимая, что их выбор – это следствие призвания свыше. Монастыри не собирались распространять и навязывать принципы своего устава среди крестьянства или в городах; более того, они скорее были сторонниками сложившейся иерархии в обществе. Их вполне устраивала концепция Адальберона Ланского о троичном устройстве социума – знаменитые «тот, кто воюет; тот, кто молится; тот, кто трудится». Монастырь – учреждение консервативное, где очень хорошо накапливаются богатства и развиваются промыслы за счет труда самих монахов, их бережливости и прекрасной организации. Ирония еще и в том, что монахи сами были поборниками, а местами даже теоретиками, идеи частной собственности.