худшее из всех вообразимых испытаний, боль – безжалостная и неотвратимо реальная, плач и страдания – вот чему человек должен бросить вызов. Он станет врачом миссис Брентфорд. Он станет челюстно-лицевым хирургом. Он изучит анестезиологию. Он организует программу по детоксикации, показав пациентам на своем примере, как избавляться от зависимости.
Пока кто-то в коридоре не крикнул:
– Эй, вы! Что это с вами?
Цукерман так и стоял, погрузив руки в белье выздоравливающих, страдающих и умирающих, а также тех, кто умер за ночь, и надежда его была такая же сокровенная, как непреодолимая тяга к далекому и никогда не отпускающему дому. Вот она, жизнь. И очень даже зубастая.
С того вечера он, как только к нему заходили поздороваться интерны, просил взять его с собой на обход. У каждой кровати он испытывал разного рода страх. Пациент рассказывал врачу то, что тот хотел узнать. Никто не утаивал ни скандала, ни позора – все в открытую, все на кону. И враг всегда был опасный и реальный.
– Мы вас немного постригли, чтобы все вычистить.
– Ничего страшного, – тихо и покорно ответила огромная чернокожая женщина с детским лицом.
Интерн аккуратно повернул ей голову.
– Доктор, очень глубоко было?
– Мы все удалили, – ответил интерн, показав Цукерману длинный, смазанный мазью шов за ее ухом. – Больше ничто не будет вас беспокоить.
– Да? Вот и хорошо.
– Отлично.
– А я… я увижу вас снова?
– Непременно, – ответил он, пожал ей руку и оставил ее покоиться на подушке, а Цукерман, интерн интерна, последовал за ним.
Какая работа! Отеческая связь с нуждающимися, срочная, немедленная человеческая поддержка! Сколько неотложной работы, сколько болезней нужно победить – а он с фанатичным упорством сидел взаперти наедине со своей машинкой!
Почти все время, пока он лежал в больнице, Цукерман ходил по кипевшим жизнью коридорам университетской больницы, днем проводил свои собственные обходы, а вечером, когда все стихало, шел с интернами, словно все еще верил, что может вызволить себя из будущего и стать свободным, сбежать из своего тела.