– Ничего у меня не наладится, – всхлипывает Ольга. – Женитесь на мне и увезите меня отсюда. Цукерман, если вы на мне женитесь, им придется меня выпустить. Таков закон, а закон даже им приходится соблюдать. Я не стану просить вас меня е**ть. Хотите – е**тесь со своими американками. Ни любви у вас не стану просить, ни даже денег.
– Вместо этого она будет драить полы, – вставляет Болотка, – и гладить ваши красивые рубашки. Верно, Ольга?
– Да! Да! Буду гладить ваши рубашки с утра до вечера.
– Так будет всю первую неделю, – продолжает Болотка. – А потом настанет вторая неделя, и господин Ольга заявит о себе.
– Неправда, – говорит она, – я не буду ему надоедать.
– Затем польется водка, – Болотка гнет свое. – Затем начнутся приключения, одно за другим.
– В Америке – нет, – рыдает Ольга.
Болотка говорит:
– А ты в Нью-Йорке не будешь скучать по Праге?
– Нет!
– Ольга, в Америке ты пустишь пулю себе в лоб.
– Это здесь я застрелюсь!
– Из чего? – осведомляет Болотка.
– Из танка! Сегодня же! Угоню у русских танк и застрелюсь сегодня же вечером!
Болотка живет в сырой комнатенке на самом верху мрачного лестничного колодца в многоквартирном доме на одной из окраинных пражских улиц. Чуть раньше в тот день я наношу ему визит. Заметив, с какой грустью я гляжу вокруг, он призывает меня не смущаться убогостью обстановки: это его убежище от жены, которым он обзавелся задолго до того, как его театр распустили, а его “декадентские” ревю запретили ставить. Для человека его предпочтений воистину лучше места не найти.
– Молоденьким девушкам, – наставляет меня Болотка, – ужасно нравится заниматься любовью в обстановке убожества.
Он покорен моим твидовым, “в елочку”, костюмом и просит его примерить – хочет ощутить себя в шкуре богатого американского писателя. Он сутулый, большой и неуклюжий, с широким, чудовищно бугристым монгольским лицом и острым, как бритва, взглядом, глаза, словно трещины в черепе, и в этих зеленых щелках ясно читается: “Эти мозги опилками не набьешь”. Где-то там у него есть жена, даже дети; недавно к жене в квартиру вломились полицейские, конфисковали несколько тысяч томов, и хоть они принадлежали ее отсутствующему супругу, она так сопротивлялась, что ей сломали руку.
– Она настолько вам предана?
– Вовсе нет, она меня ненавидит. Но их она ненавидит больше. В Праге у давно женатой пары есть кого ненавидеть, помимо друг друга.
За месяц до этого на пороге его логова на самом верху лестничного колодца возникли полицейские; они сообщили ему, что в настоящий момент всем главным смутьянам страны выдают документы на выезд. На сборы отводится сорок восемь часов.