Выходит, и Вайткус с Иволгой — одного поля ягоды? Нет, хоть я, кажется, и все понял, однако не мог найти оправдания Игнасу.
— А почему бы вам с Веруте не уехать, скажем, в Тельшяй или еще куда?
— Веруте не хочет, — ответил Игнас. — Землю свою стережет. Ничто так не привязывает к себе человека, как эта страдалица-землица. Вон крот — роет, покуда до тропы не дороется. Дальше-то ему не пробиться, выберется наверх, солнышко выглянет — крот и лапки кверху.
— Ты ведь человек, не крот.
— Я слеп как крот… — вздохнул Игнас. — Я, может, и поехал бы, а для Веруте пробыть в городе даже один базарный день и то невмоготу. Ничего, как-нибудь перебьемся. А ну как все в город подадутся, что тогда? Кто будет хлеб, картошку, свиней да коров растить?
Больше я ни о чем не расспрашивал, но Игнас все говорил, говорил, точно сам себе:
— Стоит Балкусу учуять, что я хочу съехать, живым меня не выпустит. Где там! Они все боятся, как бы я их логово не выдал. И ты, боже упаси, не проговорись, о чем мы с тобой тут толковали.
Я твердо пообещал молчать, и он успокоился. За стеной старинные часы с гирями пробили час. На дворе время от времени потрескивали от мороза заборы, деревья да жалобно продолжал выть на цепи соседский пес. Вздохнув, мы с Игнасом решили про себя — пора спать…
Летом, когда мы свезли в сарай сено, я устроил там себе постель: блохи не донимают, не слышно, как за стеной храпят дядя с тетей…
Как-то ночью слышу — вроде дверь скрипнула. Я превратился в слух. Внизу под чьими-то ногами зашуршала разбросанная солома… В сарае был человек! Кто это? Что ему нужно? И вот я уже слышу, как он, найдя на ощупь стремянку, карабкается ко мне наверх!
Я поспешно отполз под стреху и глубоко зарылся в сено. Затаил дыхание, чувствуя, как затрещала под чьей-то тяжестью лестница и просело у края сено. Тяжело дыша, человек перешагнул через перекладину и оттолкнул лестницу. Странно… Потом, видно, заметил белеющую в темноте постель, ощупал ее — еще теплая — и вполголоса спросил:
— Это ты, Казюкас? Ты тут спишь?
Игнас! Я обрадовался, узнав его по голосу, и выбрался из-под крыши.
— Как ты здесь очутился, Игнас?..
Игнас дрожал как осиновый лист и не хотел пускаться в объяснения.
— Залезай в сено, согреешься. Я чуть не умер со страху. Вон и сейчас трясусь! Полезай сюда…
Игнас зарылся у меня под боком, надолго замолчал и наконец сказал:
— Крышка… Нынче ночью они хотели меня кокнуть. Солдаты обнаружили один бандитский бункер, а Балкус решил, что это я донес. Я ему поперек горла встал, вот и наслал на меня этих, из лесу. «Коли сейчас не выдал, потом выдаст, — говорит. — Пристрелите его — и дело с концом…»