Двое станичников получили приказ достать мёд, вылупили глаза, переглянулись, но спорить не стали. И слава Богу. Если бы начали интересоваться, с чего это Его Благородие потянуло на сладкое, могло дойти до рукоприкладства. Отягчающее обстоятельство – попытка утаить здоровенную бутыль какого-то пойла, найденную казачками на задворках мызы. В первозданном виде этот яд применять было опасно, поэтому «барин вообще умом тронулся», заставив подчиненных на морозе лить самогонку тонкой струйкой по пятисаженному жестяному жёлобу, оторванному от карниза. Посчитав это разновидностью наказания, казаки побурчали, но честно исполнили приказ, а Распутин получил в своё распоряжение почти два литра более чистого продукта, ибо вся гадость, содержащаяся в нем, ожидаемо примёрзла к металлу. Пора начинать «священнодействовать».
Быстрый осмотр состояния раненых выявил самого неотложного из них – штыковое проникающее ранение корнета Балаховича в грудную клетку.
– Пневмоторакс[38], мать его, – прошипел Распутин, осматривая раненого.
Все симптомы налицо. Корнет скрючился, стараясь инстинктивно закрыть руками рану, придавливая её весом собственного тела. В груди с каждым вздохом клокотало, сквозь пальцы просачивалась вспененная кровь…
– Ты вот что, Никодимыч, давай-ка, не пытайся ничего из себя выдавить и поменьше ёрзай. Береги силы… Расслабься… Да, понимаю, что нелегко, болит, но надо….
Григорий заговаривал зубы Балаховичу, а руки привычно мастерили из подручных материалов – медицинской перчатки и катетера – кустарный клапан Геймлиха. Остался вопрос анестезии. Оперировать, лезть в грудную клетку живого человека без нее нереально. «Чем обезболить?» – беспомощно крутилась мысль вокруг возникшей проблемы. Глаза скользили по комнате, выискивая ключ к решению нерешаемой задачи, пока не упёрлись в новогоднюю ёлку, украшенную разноцветными спиральками серпантина… «Спираль… Марко… Гипноанестезия! Спирали нет, заменю свечой – пламя само по себе имеет гипнотическое притяжение. Только бы получилось…»
– А теперь, господа военнослужащие, – строго посмотрел Распутин на остальных раненых, закрепляя свечку на штативе перед корнетом, – сидите тихо, как мыши. Стонать можно. Что вы хотите сказать, корнет?
– Доктор, – Балахович шептал с усилием. Губы его посинели, а глаза налились кровью. – Я хочу знать… Я умру?
– А вы собрались жить вечно?
– Не юродствуйте…
– Даже не пытался. Предполагаю, что в этот прекрасный зимний день у высших сил нет планов вашего переселения в мир иной. А вот в 1940-м году вам надо поберечься немецкого патруля. Встречу с ним вы не переживёте…