Вандам задохнулся папиросным дымом и надрывно закашлялся, а когда пришел в себя, его красные от недосыпа глаза смотрели на Распутина преданно и с надеждой.
Встреча с болгарско-русским генералом вымотала Распутина полностью и окончательно, хотя Радко Дмитриев оказался простым, не заносчивым мужиком. Служака до мозга костей. Уставник. Перфекционист. Разговаривая с ним, выслушивая его аргументы и тревоги, Григорий в который раз решил изменить собственные планы и принять личное участие в предстоящем сражении. После консультаций с генералом стало ясно – диверсионная работа в русской армии находилась в зачаточном состоянии, и Распутин, с его личным опытом трех локальных войн и знаниями истории партизанской тактики всего XX столетия, являлся уникальным специалистом.
Командарм-12 от помощи в таком нестандартном деле, как партизанские рейды, отказываться не стал, зато очень напрягся в ответ на просьбу достать немецкое обмундирование! Удивился, переспросил, а потом недовольно поморщился… Не привыкли еще в русской армии рядиться в чужую одежду. Брезгуют. Ничего, жизнь поправит… «Где же всё-таки найти этот чёртов кайзеровский мундир? Нет. Об этом, пожалуй, я буду думать завтра. На сегодня батарейка разряжена.»
Глава 10. Отряд особой важности
Поручик Виктор Федорович Грибель не торопясь шел по дощатому настилу «командирского» хода сообщения, возвращаясь из штабного блиндажа в расположение отряда особого назначения. Топоча тяжёлыми сапогами, мимо резво проносились вестовые и денщики. Сновали сосредоточенные связисты. Над всей суетой то и дело взлетал начальственный рык «Ваулин, коня!», и топот подков по мёрзлой земле возвещал об отбытии очередного озадаченного начальника в своё подразделение. Даже человеку, далекому от службы, достаточно одного взгляда, чтобы почувствовать напряженный пульс запущенной военной машины. Подчиняясь его ритму, невольно хотелось ускорить шаг, даже перейти на рысь, отдать отрывистым голосом какой-нибудь приказ или задорно крикнуть проходящим мимо нижним чинам «А ну-ка, не вешать носа, орлы! Выше голову! Твёрже шаг!».
Среднего роста, ладно скроенный и крепко сбитый, в хорошо пригнанной шинели, всегда опрятный и постриженный, поручик терпеть не мог расхлябанности и неряшливости. Многие офицеры на третий год войны делали себе и подчиненным окопные поблажки. Виктор такой подход не одобрял. Он считал, что именно в самых мерзких условиях следует быть особо требовательным к внешнему виду, как неотъемлемой части дисциплины, чтобы не допустить разложения личного состава и не поддаваться гнетущему настроению. А такового хватало. Русская армия, устлав мёртвыми телами огромные пространства от Сана до Немана, к концу 1916 года потеряла веру в себя, в командиров, в смысл гигантской бойни и всё чаще задавала вопросы, на которые у военачальников не было удовлетворительных ответов. Оставалось только цитировать героя Александра Дюма Портоса – «Дерусь, потому что дерусь». Это вполне подходило для профессиональных военных, но катастрофически не принималось остальной, на 90 % крестьянской, солдатской массой, не видевшей в войне ничего хорошего и глухо роптавшей. Постулат «армия вне политики» изжил себя, оставшись заклинанием генералов пенсионного возраста. Жизнь властно ломала его солдатскими бунтами, братаниями целых частей с немцами и австрийцами, крамольными слухами и разговорами о целях войны. Поручик слышал недовольство, знал о появлении нелегальной литературы в окопах и резервных частях, видел, как бурлил офицерский корпус, как размывались монархические устои и потому яростно отбрыкивался от любого перевода в другую часть, даже с повышением.