– Стало быть, мы обречены на защиту престола и Отечества, независимо от того, гладят нас по шёрстке или пинают, как собак шелудивых? Так, Григорий Ефимович? – задал вопрос Ставский, и по реакции окружающих было понятно, что многие с ним согласны.
– Нет, не так, Илларион Михайлович, совсем не так. Никто не лишает нас воли и права выбора. Решения мы всегда принимали и будем принимать сами. Просто все они платные. Не получится и на ёлку влезть, и задницу не оцарапать. Мы не выбираем, у какой матери и на каком конце света появиться, но как только начинаем соображать самостоятельно, должны решить, оставаться там, где родились, или свалить куда подальше, где небо голубее и солнце ярче. Многие так делали, делают и будут делать. Ну а ощущения полного одиночества, неприкаянности, своей собственной чужеродности со слезами в подушку и долгим разглядыванием детских фотографий – это естественная плата за решение быть эмигрантом. Но и противоположный выбор тоже таит риски. – Распутин откинулся на спинку стула, прикрыл глаза и тихо, напевно продекламировал, -
«Страна лесов, страна полей, упадков и расцветов,
Страна сибирских соболей и каторжных поэтов.
Весь мир хранит твои меха, но паче – дух орлиный:
Он знает стоимость стиха и шкурки соболиной.
И только ты, страна полей, предпочитаешь сдуру
Делам своих богатырей их содранную шкуру.»(*)
Григорий сделал паузу, кивнул, поблагодарив за чай. Выпил залпом, аккуратно поставив чашку на предательски звякнувшее блюдце. Офицеры молчали.
– И всё равно – матушка? – тихо спросил поручик Зуев, глядя в окно на заснеженные ели.
– Да, Николай Алексеевич… Очень важно вот что понять – казнит не Отечество, а конкретный чиновник, имеющий имя-фамилию, узурпировавший право вещать и судить от имени всей страны… Самое время вернуться к вашему вопросу о престоле… Царь – он тоже для Отечества, а не Отечество – для царя.
– Питер бурлит, – вставил своё слово Булгаков, – везде ходят слухи, что государя будут скидывать…(**)
– Что нам делать? – запальчиво спросил Зуев, – отправляться защищать того, кто уведомил нас официально, что в таких защитниках не нуждается?
– Вовсе нет, – Распутин отодвинул от себя чашку, – навязывать свою любовь не стоит, это выглядит унизительно. Император – взрослый мальчик, сам должен отвечать за свои действия, назначения и указы… В его руках сосредоточена огромная власть, и если он предпочитает ею не пользоваться, то это его выбор, не надо ему мешать.
Офицеры зашевелились, загалдели…
– Никого не надо спасать насильно, – повысил голос Распутин. – Представьте, что вы вышли к дуэльному барьеру, и тут выбегаю я, весь в белом, начинаю хватать вас за руку, кричать, что это самоубийство, короче – спасать. Как вы ко мне после этого?