После встречи с Пингвином, захватив у себя в кладовой столько всего, что чемоданчик буквально лопался, я в мыле примчался в лабораторию «Шестерки». Мои верные Выдра, Сюзи и Эрта как всегда на посту. А вот Кувшинку я и не думал застать. В последнее время у нее были другие заботы, и она редко нас навещала. Друзья выглядели подавленными и напуганными не меньше моего. Они уже знали, что предстоит спасти триста детей. Вот почему Кувшинка поспешила нам на выручку. Беда в том, что одновременно Профсоюз рабочих-иммигрантов передал через Выдру заказ на документы для венгерского отделения… Все смотрели на меня с ожиданием. В глазах читался немой вопрос: «Справится ли лаборатория с такой нагрузкой? Смерть бросила нам вызов, способны ли мы победить ее?»
Я вывалил на стол гору чистой бумаги и картона, затем четко, как требуется в чрезвычайной ситуации, отдал приказ:
– Начинаем!
– Дети важнее всего! – прикрикнула Кувшинка.
Работа в лаборатории закипела. Кувшинка встала к бумагорезальной машине, штампуя заготовки нужного формата. Сюзи закрашивала фон. Эрта поспешно вносила данные: вписывала от руки и печатала на машинке. Один только Выдра, наш руководитель, прежде не принимавший участия в производстве, слонялся от стены к стене как неприкаянный.
– Хочешь помочь – ставь печати и подписи.
Он тотчас же со вкусом взялся за дело. Я же, кроме прочего, без конца крутил ручку цилиндрической мельницы собственного изобретения, осыпая готовые документы пылью и тертым карандашным грифелем, чтобы они «состарились», казались замызганными, захватанными, а не чистенькими, новенькими, только что из типографии. Вскоре стало трудно дышать от химических испарений и запаха пота. Мы вкалывали без остановки: резали, красили, печатали на предельной скорости. Налаженный конвейер доброй воли против злой судьбы. Набивали ящики с двойным дном удостоверениями и свидетельствами, крепили бумаги к задникам картин. В глубине души каждый был уверен, что нам ни за что не успеть, не справиться с непосильной задачей, однако благоразумно помалкивал. В конечном счете все зависело от нас. Оптимизм – наша единственная опора, последнее прибежище, стимул не сдаваться, идти до конца.
Поздно вечером все разбрелись по домам, и я вернулся в свою лабораторию на улицу Жакоб. Разве я мог уснуть, зная, что мы за день не одолели и четверти детских документов, хотя трудились с утра до ночи не покладая рук вместе с нежданными помощниками, Кувшинкой и Выдрой?! Мне не давала покоя еще одна мысль: возможно, работая с такой скоростью, мы и спасем детей, но только не венгров, бедняги обречены…