Вы мне кажетесь человеком, которому более всего необходима укорененность – в профессии, в предках, в родных местах, в языке – и тем не менее, когда вы оказались полностью оторванным от своих корней и в полном одиночестве, вы сочли это состояние подарком судьбы.
Леви: Один мой друг, отличный врач, сказал мне много лет назад: «Твои воспоминания о том, что было до того и после, черно-белые; а вот воспоминания об Аушвице и о твоем возвращении домой – цветные». И он был прав. Семья, дом, фабрика – все это хорошо само по себе, но они лишают меня того, чего мне и сейчас недостает: приключений. Судьба решила, что я смогу найти приключения в ужасной сумятице Европы, пережившей войну.
Вы же сами в этом бизнесе и знаете, как оно бывает. «Передышка» была написана спустя четырнадцать лет после книги «Человек ли это?», и она более «осознанная», более методичная, более литературная, ее язык более отточен. Она рассказывает правду, но это отфильтрованная правда. Ей предшествовали бесчисленные устные варианты. То есть я много раз рассказывал о каждом своем приключении людям из очень несхожих культурных слоев (в основном моим знакомым и школьникам) и по ходу дела сильно ретушировал рассказ, чтобы вызвать у них благосклонную реакцию. Когда книга «Человек ли это?» начала завоевывать известность, а я стал подумывать о будущей карьере писателя, я решил перенести мои приключения на бумагу. Мне хотелось повеселить себя процессом письма и увлечь будущих читателей. Поэтому я сделал акцент на странных, экзотических и смешных моментах – особенно на русских типажах, увиденных вблизи, – а настроение, как вы выразились, «скорби и безутешного отчаяния» ограничил первой и последней страницей.
Хочу напомнить вам, что книга была написана в 1961 году, а это было время Хрущева, Джона Кеннеди, папы Иоанна, эпоха первой оттепели и больших надежд. В Италии впервые стало возможно говорить об СССР объективно, без опасений получить ярлык «коммунофила» от правых или «деструктивного реакционера» от сторонников влиятельной тогда итальянской компартии. Что же до моей «укорененности» – это правда, что у меня глубокие корни и что мне посчастливилось их не утратить. Моя семья почти вся уцелела в нацистской мясорубке. Этот письменный стол, за которым я пишу, если верить семейной легенде, стоит на том самом месте, где я впервые увидел свет. Когда же я оказался, как вы говорите, «полностью оторванным от своих корней», конечно, я страдал, но мои страдания были более чем щедро компенсированы потом восторгом от приключений, от новых встреч с людьми, от сладостного «исцеления» после чумы Аушвица. В исторической перспективе моя русская «передышка» стала казаться мне «подарком судьбы» лишь много лет спустя, когда я очистил ее от шлака, обдумав ее заново и описав в книге.