— Конечно, — голова Кариатис склоняется к Коко, — на своей кузине.
— Я не знала, что это разрешается.
— А это и не разрешается, — злословит Кариатис, прикрывшись веером. — Они никак не могли найти священника.
— Бедняжки!
— А я не испытываю к нему жалости. Нечего было до этого доводить.
Коко задумывается.
— Он маленького роста, верно?
Женщины смотрят друг на друга и хихикают.
Оркестр и танцоры продолжают сражение, пока фарс не подходит к концу. С чувством выполненного долга дирижер опускает палочку. Оркестранты наконец отделались. Рой жужжащей публики выходит из зала на улицу, в майскую ночь.
Вспотевшая Коко рада очутиться в прохладе вечернего воздуха. Но ее не оставляет возбуждение. Она ощущает в себе ту же взвинченность, которая взбудоражила зал. Глаза ее искрятся.
— Ну и что вы думаете? — спрашивает Кариатис.
— Поразительно!
— Нет, я не о балете. Даллин!
— О, Шарль! Я уже забыла о нем. — Коко изображает равнодушие.
В сущности, Даллин ей даже нравился, пока не прикоснулся к ее колену. Он хорош собой, он очаровательный компаньон. Но слишком спешит, решает Коко, ей это не по нраву. Кроме того, он актер. Актеры всегда бедные, а она — что ж, она богатая. Оправдываются ее надежды на успех.
— Я сейчас упаду в обморок. Хочу есть. — В ушах Коко все еще звучит музыка. Ее тело по-прежнему отвечает вибрациям ритмов.
Кариатис машет мужчинам.
— Идемте!
И Коко восклицает:
— Эй, посмотрите!
Она указывает друзьям на магнолии. Деревья будто поразило каким-то взрывом, вся мостовая усыпана белыми цветами. Летящие в свете огней лепестки ослепляют Коко.
Чувствуя себя возбужденной, словно невеста, она распрямляет плечи и становится в профиль, будто изображение на монете.
— Да, пойдемте, — говорит она, — идемте, идемте.
Взявшись за руки, Коко и Кариатис идут впереди. Мужчины следуют за ними. Послушный Шарль поправляет шляпу, в огорчении накалывает лепестки на острый кончик своей трости.
Коко делает им знак поторопиться.
— Нас дожидается столик у «Максима».
1920
Расстроенный тем, что не удается играть на фортепиано в номере парижского отеля, Игорь репетирует на учебной клавиатуре. Чтобы уменьшить силу звука, он садится на пол и кладет клавиатуру на колени. Ноги его нажимают на несуществующие педали. Рядом с ним сидит его младший сын Сулима. Папины руки, беззвучно нажимающие на клавиши, кажутся ему удивительными мостами.
— Можно мне уйти?
— Пока еще нет. Я не закончил.
— А когда ты закончишь?
— Почему бы тебе не попробовать пропеть эти звуки, глядя на клавиши?
Сулима принимает вызов. Он напевает с закрытым ртом, почти в унисон с тем, что делают пальцы Игоря. У него не хватает голоса, чтобы взять высокие ноты.