Смысл жизни этих женщин заключен в семье, именно поэтому, потеряв мужа, умирает Ента, и Двейра, похоронив младшего сына, «согнулась, точно кто-то ударил ее по затылку и приказал не подниматься» (56), а Хана, до последнего пытавшаяся спасти отца от ареста, в конце концов, когда его уже уводил пристав, «не отдавая себе отчета в том, что делает, с визгом подскочила к уряднику и уцепилась за одного из них, схватившись за шнур от револьвера» (68).
Все эти образы не лишены театральности. На фоне этих, словно бутафорских, персонажей-масок еще более отчетливо проступает живой силуэт главного героя, который единственный из всех показан в развитии характера.
Изначально Нахман живет той жизнью, какой и должен жить еврей его положения. Так жил его отец, так должны были жить и его дети: тяжелым трудом зарабатывая кусок хлеба себе и своей семье, мыкаясь по чужим углам, терпеливо снося несправедливость власть имущих. «Шьет Нахман, шелестит материя, вьется нитка» (53), и тонкой ниткой вьется жизнь самого Нахмана, закручивается в узелки, но терпеливый портной распутывает их один за другим: долги за сына, забритого в солдаты, болезни жены, свадьбы дочерей, выселение евреев за черту оседлости «в исполнение правил 3-го мая» — казалось бы, ничто не может нарушить накатанную жизненную колею. Но вскоре прокатывается по стране волна погромов, и во время одного из них в соседнем с Мереей местечке погибает участник самообороны самый младший сын Нахмана двадцатилетний Лейзер. «Полвека прожил Нахман. Видел он немало умерших, немало похоронил близких, и каждая смерть была понятной и, если заставляла о чем-нибудь думать, то во всяком случае не о бессмысленности смерти; но смерть сына перевернула в нем всю душу, и у него как бы открылись глаза. Вот он жил в течение многих лет с завязанными глазами, и вдруг кто-то пришел, сорвал повязку и крикнул: — Гляди! И взглянул Нахман-бездетник и увидел, что жизнь оставила его позади, сделала большой скачок, пока он накладывал заплаты на чужие одежды» (55). Жизнь Нахмана делает крутой поворот. В образе погибшего сына он увидел «нового человека, идущего ему на смену» (55), «приподнял он краешек завесы с будущего, заглянул в него какими-то внутренними глазами — и тогда, словно озаренное ярким светом, стало понятным все то, что было» (57). И Нахман с головой бросается в бурлящую вокруг него жизнь, оо стремится узнать все то, о чем только слышал мельком: о сионизме и о Герцле, о «Бунде и о погромах, — „все это делалось торопливо, почти лихорадочно, словно где-то горело у него внутри, и он старался этот огонь чем-нибудь затушить“