(I, 246).
В романе «Пыль» Александр в самом начале не хочет разговаривать о сомнениях Эстер в необходимости и правомерности террористических действий, и прерывая разговор, отводит глаза: «Эстер, я боюсь твоих глаз» («Пыль», 6). Но к финалу романа он, предчувствуя прозрение, признается: «…я закрываю глаза, надолго пока не придет нечто и не прикажет: открой. Я знаю, что придется открыть, придется за все ответить, а это „нечто“ я вижу выпукло и отчетливо» («Пыль», 163).
В рассказе «Мендель-Иван» появляется персонаж, который не может «глядеть на свет Божий»: «Гляжу и кровь вижу. Гляжу и могилы вижу… Братец, спаси меня, вырви глаза мои» (103).
Своеобразное прозрение Богодула, когда через собственный горячечный бред ему открывается бред реальности, начинается с потери темно-синих глаз Наташи: «…безумных. То ласкают, то ненавистью горят… Сумасшедшие!..» («Бред», 44), утопившейся в проруби «с синими краями, с такими же синими, как те глаза. С такими же холодными, безжизненными, мертвыми» («Бред», 57). И Георгий Николаевич Позняков начинает свою агитационную деятельность, «в тихий вечер постучавшись наугад в первый попавшийся домик, с первого порога взглянув прямо в незнакомые остолбеневшие глаза своими усталыми, но стойкими глазами, сразу подчинив их себе» («Бред», 62–63).
Ситуации прозрения неизменно сопутствует отчаяние — отчаяние человека, оказавшегося на распутье, осознавшего непрочность, а чаще всего и гибельность прежних основ своего существования, прежней системы ценностей, но еще не обретшего новых. Причем общее для всех героев состояние отчаяния у двух рассмотренных выше типов героев отличается по причинам и основам своим.
Это может быть отчаяние Петьки Королькова, который очнулся от дурного сна своей прошлой жизни, но и в настоящем «света покуда не видать» («Ростом не вышел», I, 246), или отчаяние Менделя, не умеющего «связать два конца своей надвое расколотой жизни», — то отчаяние, которое приходит с пониманием своей неполноценности и обделенности, с осознанием неразвитости или даже отсутствия определенных душевных способностей. Петька Корольков, в свое время обделенный любовью матери, вниманием отца, лишенный нормального детства, оказывается органически неспособным любить и понимать других. А Мендель, вырванный из родной ему среды и оставшийся без ее поддержки, вынужденный выживать во враждебном ему обществе, практически утрачивает способность к проявлению сочувствия и любви, пряча их в самой глубине своей души. Битые жизнью, эти герои усваивают простую истину: «