Читатель, ему было сказано выйти в Кенигсдорфе и пойти на север по шоссе до десятого километра, до желтого столба, – и вот теперь я во весь опор гнал по тому шоссе, – незабываемая минута! Оно было пустынно. Автобус ходит там зимой только дважды в день – утром и в полдень, – на протяжении этих десяти километров мне навстречу попалась только таратайка, запряженная гнедой лошадью. Наконец вдали желтым мизинцем выпрямился знакомый столб и увеличился, дорос до естественных своих размеров, и на нем была мурмолка снега. Я затормозил и огляделся. Никого. Желтый столб был очень желт. Справа за полем театральной декорацией плоско серел лес. Никого. Я вылез из автомобиля и со стуком сильнее всякого выстрела захлопнул за собою дверцу. И вдруг я заметил, что из-за спутанных прутьев куста, росшего в канаве, глядит на меня усатенький, восковой, довольно веселый…
Поставив одну ногу на подножку автомобиля и, как разгневанный тенор, хлеща себя по руке снятой перчаткой, я неподвижным взглядом уставился на Феликса. Неуверенно ухмыляясь, он вышел из канавы.
«Ах ты, негодяй, – сказал я сквозь зубы с необыкновенной, оперной силой. – Негодяй и мошенник, – повторил я уже полным голосом, все яростней хлеща себя перчаткой (в оркестре все громыхало промеж взрывов моего голоса), – как ты смел, негодяй, разболтать? Как ты смел, как ты смел у других просить советов, хвастать, что добился своего, что в такой-то день на таком-то месте… ведь тебя за это убить мало. – (Грохот, бряцание и опять мой голос:) – Многого ты этим достиг, идиот! Профершпилился, маху дал, не видать тебе ни гроша, болтун!» – (Кимвальная пощечина в оркестре.)
Так я его ругал, с холодной жадностью следя за выражением его лица. Он был ошарашен, он был искренне обижен. Прижав руку к груди, он качал головой. Отрывок из оперы кончился, и громковещатель заговорил обыкновенным голосом:
«Ну уж ладно, браню тебя просто так, для проформы, на всякий случай… А вид у тебя, дорогой мой, забавный, – прямо грим!»
По моему приказу он отпустил усы; они, кажется, были даже нафабрены; кроме того, уже по личному своему почину, он устроил себе по две курчавых котлетки. Эта претенциозная растительность меня чрезвычайно развеселила.
«Ты, конечно, приехал тем путем, как я тебе велел?» – спросил я улыбаясь.
Он ответил:
«Да, как вы велели. А насчет того, чтобы болтать. – сами знаете, я несходчив и одинок».
«Знаю и сокрушаюсь вместе с тобой, – сказал я. – А встречные по дороге были?»
«Если кто и проезжал, я прятался в канаву, как вы велели».
«Ладно. Наружность твоя и так хорошо спрятана. Ну-с, нечего тут прохлаждаться. Садись в автомобиль. Оставь, оставь, – потом мешок снимешь. Садись скорее, нам нужно отъехать отсюда».