«Неужели ты встанешь сейчас, подойдешь и обнимешь меня? Неужели тебе все еще в чем-то надо убеждаться?»
Курильский встал… Подошел… Постоял. Повернулся и ушел из кухни.
А Ирина Викторовна долго еще сидела в прежней позе — склонившись над нехитрым чертежиком, с рейсфедером, наполненным тушью, в руке, потом положила рейсфедер на стол и подвинулась к окну.
За ситцевой занавеской, за окном, стояла глубокая и темная ночь, в сквере напротив среди густой ночи один за другим просматривались неподвижные и еще более темные сгустки деревьев, над ними — слабые и неяркие звезды, а ниже, вдоль набережной, быстро-быстро двигались красные огоньки машин, движение там было одностороннее, и огни были только красные, светлых не было.
…Развод?
Объяснения с мужем не произошло, но все-таки оно было.
Ирина Викторовна и еще чертила, читала какую-то книжку, которая попалась под руку, а с рассветом вошла в спальню.
Вошла не одна, а снова с той женщиной, которая, в общем-то, очень неплохо и умело имитировала ее.
Она прихватила эту женщину, которая была не то чтобы ее двойником, а скорее, ее поддежурной, просто так, на всякий случай, уже твердо зная, что и эта поддежурная нынче не понадобится…
Мансуров-Курильский не спал, и не сделал вида, что спит, и не пошевелился…
Часы в прихожей пробили один удар — половину пятого, Ирина Викторовна разделась, легла и неожиданно для себя уснула на те короткие часы, которые еще оставались для сна.
Уснула так, как будто бы она что-то совершила, что-то очень важное для себя, и вот — наверное, уже навсегда, — вышла из какого-то привычного круга.
А круг этот был не только Мансуровым, конечно, нет: один только Мансуров не смог бы его составить, но для того, чтобы весь круг возник в ее воображении, с чего-то ведь нужно было начать?
Когда-то Мансуров подавал большие надежды, много надежд, и никто так не верил в них, как сам он. И ему, да и ей тоже, представлялось, что Мансуров — это будущий ученый, Мансуров — будущий крупный организатор, Мансуров — умный семьянин, с которым легко и счастливо всем, а особенно жене. И все это должно было прийти вскоре; подождать год-другой, и все придет. Они и поджидали, им было легко ждать, Мансурова знал весь остров, знали и на других островах Курил, знали и любили за легкость характера, за общительность и даже за беззаботность, которая была, однако, беззаботностью уверенности: «Видите, какой я радостный? Это потому, что у меня все впереди. А пока что мне вполне достаточно одного острова из группы Курильских островов, вас, милые жители этого острова, избушки на курьих ножках да милой жены!»