— Ты жестокий человек, Нюрок! Да?
— А что поделаешь?
— Ладно, я уйду. А ты что будешь делать?
— Уложу Светланку спать, а потом буду реветь. Еще пуще, чем ты: тебе дома нельзя реветь — Мансуров помешает, на улице — помешают прохожие, а мне? Никто мне не помешает, некому!
— Ты меня, пожалуйста, не жалей, Нюрок, это очень противно.
— Вот я и не знаю, кого я буду жалеть — тебя или себя… Там видно будет…
— Эгоистка!
— Дура ты, Иришка! Ты как ребенок. Сколько тебе говорить: конец должен быть, вот он и был. И был очень хорошим концом…
— Как ты смеешь…
— Тсс…. Светланка! А я смею, потому что это — действительно хороший конец. Благородный. Прямой. Откровенный. Великолепный! Вот так! Из тебя ведь не вытягивали жилы, не доводили дело до такого конца, когда и конца-то уже не может быть, на тебя не взваливали обязанность порвать первой, тебя не упрекали в каких-то низменных интересах, тебя вообще ни в чем никогда не упрекали и не подозревали, не играли с тобой и не разыгрывали тебя, не спровоцировали тебя на какую-нибудь ссору, чтобы потом сказать: «Сама виновата!» Ты начала первой, а тебе даже и об этом никогда не напомнили. Он взял на себя все, порвал все разом, уехал, чтобы мотаться где-то целый год на чемоданах, и ты обойдешься без гнусных звонков, без извинений, обвинений и бог знает без чего еще, что бывает после первой размолвки, после второй и после третьей, после первого разрыва, после второго и третьего. Тебе не будут как будто нечаянно показывать себя в коридоре уже после третьего разрыва, и в затылок тебе никто не встанет в троллейбусе, чтобы молча дышать в твою голову и вот сюда — в плечо, а потом внимательно смотреть, что из этого получается! Я всегда говорила тебе, Иришка, что ты — необыкновенно счастливая женщина! Таких, как ты, — одна на десять тысяч, одна сотая процента! Ты и не дома счастлива, и дома. Ты до сих пор не знаешь, что такое семейный скандал и распри, тебя везде лелеют, вот как я Светланку; тебя ничем не оскорбили ни Мансуров, ни Василий Никандрович… У тебя даже свекровь и та — ангел! Ты привыкла ко всему этому, так привыкла, что и благородство готова топтать ногами!
— Нищенская философия!
— Все счастливые женщины — эгоистки! И вот я буду реветь всю ночь и жалеть себя. А тебя — нисколько! Вот и все!
— Ну тебя к черту! — сказала Ирина Викторовна. — Я тоже сейчас буду выть, валяться на полу или лезть в петлю, а больше ничего! Никакие слова ничего не выражают! Вот сейчас! — Ирина Викторовна зарыдала, схватилась за голову… Тотчас прическа у нее рассыпалась, по лицу пошли синие пятнышки и пятна.