— Не, ваше сиятельство. Пантелей с сыном. Он сына-то сразу в деревню и послал.
— Ладно. Веди же.
Мужик зашагал к лесу, приминая траву. Порхнула птица.
— Полагаю, вся деревня уже сюда сбежалась, — проворчал по-французски Облаков.
Лес тотчас накрыл их прохладной тенью. Землю усеивала рыжая хвоя. Траве здесь не хватало света. Адъютант Нестеров, придерживая шляпу рукой, задрал голову на пушистые еловые облака. Пахло разогретой смолой.
Бурмин крикнул в спину мужику:
— А что Пантелей-то с сыном здесь потеряли?
Спина чуть напряглась:
— Не могу знать, барин, — донеслось.
— А как же, — сердито буркнул по-французски Бурмин. — Зато я знаю.
— Вот как? — по-французски спросил и Облаков.
— Либо сеть ставили, — недовольно ответил ему Бурмин, — либо силки… Попросту говоря, воровали. В моем лесу. Думаю, мне стоит сделать визит этому господину Шишкину.
— О боже, — остановился Облаков.
Он увидел тела. Они лежали рядом. Головы были накрыты армяками. Торчали ступни.
— Эй! — крикнул провожатый.
При виде генерала солдат торопливо вскочил, одёрнул мундир, вытянулся, пролаял по уставу:
— Здра жела, ваш выблародь.
— Отставь, — махнул Облаков.
Увиденное расстроило его. «Как некстати. Только этого не хватало».
— Ты уверен, что наши рекруты?
— Точно так, ваш выблародь.
«Как некстати».
Спиной к стволу стоял и курил мужик с пегой бородой. Не суетясь, затушил самокрутку, убрал. Отлепился от дерева. С достоинством ждал, когда баре обратятся.
— Ты Пантелей? — спросил Бурмин.
Мужик наклонил голову.
— Он самый.
Облаков уставился на топор, заткнутый у Пантелея за поясом. Тот уловил взгляд, положил руку топору на затылок: мол, да, топор, и мне скрывать нечего.
Бурмин подошёл к лежавшим, сел на корточки, приподнял полу армяка, подняв эскадрон мух. Воздух немедленно окрасился запахом. Запах пролитой, быстро тухнущей крови. Облаков поморщился, но заставил себя внимательно рассматривать тела, раны так же, как Бурмин:
— Господь всемогущий… Посмотри на эти длинные порезы. Когтями их рвали, что ли. Слушай, может, задрал медведь?
Бурмин не ответил. Сунулся рукой в карман трупу. Обшарил остальных. Адъютант не выдержал, отвёл взгляд. Стал нервно отмахиваться от мух, носившихся с жирным жужжанием.
Бурмин показал Облакову: мешочек с порохом.
— Медведь бы не унёс с собой его ружьё, — сказал по-французски Бурмин.
Облаков закатил глаза, пыхнул губами. Мужик, не понимавший ни слова из их речи, безмятежно подпирал ствол. Он видел их лица, а лицо Бурмина было сковано самообладанием:
— Не удивлюсь, впрочем, если ружьё унёс сын этого Пантелея.
Так же, как лицо Облакова: