— Это замечательно.
— Милая, это замечательно только в том смысле, что ужаснее положения не может быть! — встряла мать.
Мари удивлённо посмотрела на неё, на отца.
— Вопрос — на ком, — ответил тот.
Жена положила руку ему на рукав, как бы говоря, что теперь дело изложит она. И обратилась к дочери:
— Мы все любим Оленьку. Любим как дочь — бог свидетель, мы никогда не относились к ней иначе, чем к собственным детям.
— Я понимаю, мама, — остановила Мари.
Оленька жила у Ивиных, была сиротой, её взяли из милости, когда овдовел, а потом спился отец — мелкий чиновник.
Но, видимо, Мари не могла понять весь ужас положения, как того хотела графиня, поэтому та с улыбкой покачала головой и погрозила ей пальцем:
— Всё из-за тебя, дорогая.
— Из-за меня? — искренне изумилась Мари.
— Конечно, мы тебя не виним.
«Но это, конечно же, твоя вина», предполагалось.
— Если бы только ты взяла Оленьку к себе, когда вышла замуж. Ведь в доме, в семье всегда нужна помощница. Ты бы увезла её в Петербург, и всё бы у них с Алёшей развязалось само.
— Но вы не…
— Мы полагали, что ты сама догадаешься. Мы ждали, думали, вот уж пойдут дети, тогда. Детям нужна нянька. Кто может присматривать за детьми лучше, чем родной, гм, почти… человек.
— Как было бы чудно. — И граф растерянно развёл руками. — А что ж теперь?
— А теперь поздно! — с несколько излишней драматичностью воскликнула мать. Так что Мари испугалась, предположив худшее. Мать поняла это по её лицу.
— О, дорогая, не-е-е-ет. Не в этом смысле.
И весело расхохоталась над своей оплошностью:
— О, боже мой… Нет-нет… боже, я совсем не подумала, как это могло прозвучать.
Граф тоже не выдержал, прыснул.
— Нет-нет. В этом смысле пока ещё не поздно. Но за молодыми людьми поди угляди! Сегодня ещё не поздно. А завтра — уже ничего не поделать.
Графиня смахнула платочком выступившие от смеха слёзы.
— Так ты поговори с Алёшей, милая, хорошо? А ещё лучше — с Оленькой. Граф, не слушайте нас сейчас, — кокетливо приказала она.
Тот замахал руками: мол, не слушаю и не думал. Раскрыл ящик с сигарами. Выбрал. Стал обрезать щегольским ножичком.
— Мы, женщины, прекрасно знаем, что мужчинам только кажется, что это они решают, когда влюбиться, когда объясниться, когда сделать предложение. В сердечных делах именно у женщины власть дать всему ход — или остановить, — нажала она, многозначительно глядя на Мари.
Граф пыхнул сигарой. Посмотрел на дочь сквозь дым.
Та отвела взгляд от обоих:
— Я понимаю, мама.
— Так мы можем быть спокойны, что ты это уладишь?
— Ах, чудно! Чудно! — поспешил свернуть разговор граф.