— Твоя очередь.
Та не спешила взять.
— Лиза!
— А?
— Что ты почувствовала, когда с ним целовалась?
Лиза задумалась. Подняла глаза вверх. На хвостатую звезду. Потом на сестёр. И честно ответила:
— Ничего. Абсолютно ни-че-го.
— Врёшь ведь.
Старшие сёстры обвёртывали косы вокруг головы, убирая на ночь. Лиза задумчиво возила щёткой по зубам. Пока Катя не отняла её. Быстро поболтала в ручье, стряхнула. Сунула в несессер. Застегнула.
Сёстры полезли обратно в карету.
Мать уже разложила там постель.
— Ноги какие холодные… Да не брыкайся, смирно лежи, — ласково ворчала. — Ну скорей же, скорей.
Карета была, верно, старая и громоздкая. Но, как в старину любили, просторная. У всех недостатков есть обратная сторона. Все четверо легли рядком. Натянули одеяло.
Некоторое время все четверо лежали в темноте с открытыми глазами. Дышали, притворяясь, что спят. Каждая думала о своём. Каждой было о чём.
Папенька помер зимой. С квартиры согнали весной. Сейчас было лето. Потом настанет осень. За ней — зима.
Но вскоре дыхание из притворно сонного стало сонным по-настоящему.
Лиза села.
Она услышала, как за окном переругиваются. Ругались шёпотом. Ругался Михайла. С бабой. Голос незнакомый. Лиза разобрала своё имя: «Лизавет Ванну будить не стану! Нет! Сгинь, сказал! Ещё на нас беду притянешь. Пошла отседа на хер!»
Бесшумно, никого не толкнув, Лиза выползла из-под одеяла. Она уже знала, как надо открывать дверь, чтоб не скрипнуть. Та и не скрипнула. На подножку не встала — та заскрипела бы, как ни вставай. Спрыгнула сразу в траву.
— Что такое, Михайла? — шепнула.
Тот обернулся:
— Барышня! Ну вот. — Разозлился на бабу, ещё тише ей шепнул: — Разбудила, стерва окаянная. Сказал же те по-хорошему: на хер пошла.
Лиза во все глаза глядела: баба была незнакомая. А впрочем, в темноте да в платке на волосах поди разбери.
— Как вас зовут?
— Агриппиною… Грушей то есть, барышня.
Кучер ворчал:
— Вот, Лизавета Иванна, народ какой. Наглый. Одному помогли, другого пожалели. Так уже молва пошла. Набежали, как тараканы.
— Если Груше нужна помощь, то надо постараться ей помочь, Михайла. Что такое? — повторила Лиза.
Михайла только рукой махнул. Отвернулся. Но не ушёл.
— Вы больны, Груша?
Та испуганно глянула на Михайлу.
— Михайла, не мог бы ты отойти, — терпеливо напомнила Лиза, — надо уважать чужую стыдливость.
— Не могу, барышня.
Она удивилась.
— Не просите, барышня. Не отойду. Нет и нет.
Лиза возмутилась. Обычно Михайла сам понимал и проявлял деликатность, особенно когда дело шло о… Вдруг Груша сказала:
— Не надо, барышня. Пусть. Мне стыда давно нет.