Облаков решил пересесть от него подальше. На сей раз осмотрев обивку, прежде чем коснуться задом и спиной. Не хотелось запачкать мундир. Похоже, переодеться до вечера ему уже не успеть. В кресле недавно сидели, пыльным оно хотя бы не было. Облаков сел. Перебросил одну ногу через другую. Но пронзительный взгляд сверлил ему затылок. «Ерунда. Просто портрет. Есть специальный приём, говорят, чтобы писать глаза. Иллюзия». Но всё же не сдержался, обернулся.
Взгляд дамы опять пробрал его до мурашек.
Просто портрет, просто такой приём. Или просто признать, что не по себе ему в этом доме? Чужом доме. Доме друга. А друга ли?
Кем ему сейчас считает себя Бурмин?
Последний раз они виделись шесть лет назад. Последний раз Бурмин ответил на его письмо — тоже шесть лет назад. Их отношения не были ни разорваны официально, с положенными словами. Ни прояснены. Ни восстановлены. Ни то ни сё. Точно обморок, что длится вот уже шесть лет. За шесть лет Бурмин мог измениться. Многое могло измениться. Всё!
Облаков вскочил.
Ждать больше не хотелось. Хотелось убраться отсюда поскорее.
— Клим! — крикнул. Послушал тишину.
Потом зашаркали шаги. Дверь скрипнула.
— Ваше сиятельство.
Но тут Облаков вспомнил то дело, что привело его сюда, и что ждать — придётся, столько, сколько придётся, и что другого выхода нет, друг ему Бурмин или не друг, начать с него Облаков был вынужден. Сел:
— Что ж твой барин? Скоро будет?
— Не изволили сказать. До рассвета в лес уехали.
Махнул на старика:
— Ладно. Ступай.
— Не изволите чего подать? Воды? Чаю? Трубку?
— Ступай.
Дверь скрипнула. Опять тишина. Глубокая, чуть звенящая, точно дом давно покинут. Она заливала в уши, заполняла голову. От неё тяжелели колени и локти. Всё тело, измученное скорой тряской ездой по смоленским трактам. Веки слиплись. Облаков не видел вошедшего. Не видел, как лицо того напряглось. Как рука, схватившаяся было за пуговицу на вороте сюртука, опустилась. Облаков почувствовал, что дремлет и через секунду захрапит, когда от громкого — «Облаков!» — сон его разлетелся вдребезги.
Облаков грохнул креслом, стукнул сапогами, вскочил, моргая, обернулся. Бурмин уже шёл ему навстречу, протягивая обе руки:
— Дорогой мой Облаков!
Улыбался.
— Бурмин!
Облаков почувствовал облегчение, просиял в ответ. Он обрадовался тону Бурмина — естественному и непринуждённому, точно расстались вчера на светском чаепитии, а не шесть лет назад и при обстоятельствах, вспоминать которые Облакову не хотелось. Он уже стал было поднимать руки для объятия. Но Бурмин лишь сжал его ладонь обеими руками, как бы отстраняя. Кивнул себе на грудь: