И главное — мухи и котлеты у азиатов всегда были отдельно. То есть контактная пехота и стрелки. Я же в невыразимом своем гении (тупо в Вики прочитал) смешал их в единый строй и — вот ведь тиран! — еще и заставлял действовать слаженно. Ветераны этот дзен уже постигли, а вот новички пока не понимали, чего от них хотят.
Все это время, пока Пират дурным голосом орал на новобранцев, я сидел весь из себя такой умиротворенный — чисто Будда! — и смотрел себе в пупок. Но на самом деле я наблюдал «небесным взором» за всем этим недоразумением, из которого только предстояло сделать каре, и думал, что методику нужно менять. Например, позволить арбалетчикам стрелять по ним боевыми снарядами, чтобы они, черт бы их побрал, научились уже смыкать щиты над головой во время наступления!
Солнце уже намекало, что время к полудню, а эти дохлые мухи так и не научились, не разворачиваясь, принимать атаку во фланг!
Не выходя их этого «просветленного» состояния, я активировал технику командного голоса, и над бедолагами-новобранцами прогремел гром.
— Щиты над головой, обезьяны! Сомкнуть! Плотнее! Вот так! Теперь на счет раз — шаг. На счет два — второй! Вот! Вот! Левый фланг, палок захотелось? Куда побежали?
— Это бесполезно. — Гань Нин уселся рядом со мной. — Они не понимают. Надо более мелкими отрядами учить. А потом уже в большие сводить.
— Научатся. — Я вернулся в тело и открыл глаза. — Все сперва тупили, но ничего. Сейчас вон как шагают!
И я указал рукой на соседний плац, где движения в каре отрабатывали наши ветераны, заставшие еще сражение с Желтыми Повязками под Синьду. Выверенные движения, четкие повороты, все фазы боя отыгрывают, любо-дорого посмотреть. Вот только эти полосы у них над головами, они откуда взялись? Будто светящаяся пыль, да еще и разноцветная, прихотливо изгибающаяся.
Перевел взгляд на побратима и не смог удержаться от возгласа на русском.
— Это что вообще за хрень?!
Пират в цветной пыли просто купался. Она окружала его целиком, красная, как сухая глина из горной реки. И совсем ему, кажется, не мешала.
Побратим, уже привычный к моим редким восклицаниям на «горском языке», недоуменно вскинул бровь.
— Что?
— Ты видишь пыль?
— Пыль? Брат, мы в военном лагере на сотню тысяч человек. И четыре тысячи прямо сейчас под носом у нас маршируют — или как называется то, что они сейчас делают. Конечно, я вижу эту пыль! Она же везде!
— Да не эту пыль, другую! Вокруг тебя сейчас облако пыли, почти полностью тебя скрывает. А, вот смотри! Она сейчас распалась на несколько рукавов и улетела! Что, правда не видишь?