Однако в воскресных школах детей по-прежнему учат, что Арктур был сотворен с единственной целью способствовать освещению Земли; и ребенок, вырастая, продолжает верить в это даже тогда, когда обнаруживает, что по закону вероятности дело вряд ли могло обстоять так.
Эта книга и ее служители утверждают, что возраст Земли всего шесть тысяч лет. Лишь в последнем столетии пытливым умам ученых удалось установить, что он приближается к ста миллионам лет.
За эти Шесть Дней бог сотворил человека и остальных животных.
Он сотворил мужчину и женщину и поселил их в красивом саду вместе с прочими тварями. Они все жили там в мире и согласии, довольные и счастливые, наслаждаясь вечной юностью, но потом случилась беда. Бог предупредил мужчину и женщину, что им нельзя есть плодов некоего дерева. И, как ни странно, прибавил, что, поев его, они непременно умрут. Я говорю «как ни странно» потому, что они никогда еще не видели смерти и, разумеется, не могли понять, о чем он говорит. И ни он, и никакой другой бог не сумел бы растолковать этим невежественным детям, о чем идет речь, не приведя наглядного примера. Это слово само по себе было им так же непонятно, как новорожденному младенцу.
Вскоре какой-то змей явился побеседовать с ними частным образом, и он пришел на ногах, ибо таков был обычай у змей в те дни. Змей сказал, что запретный плод заполнит их пустые головы знанием. Тогда они съели этот плод, что было вполне естественно, ибо человек сотворен любознательным, а священник, подобно богу, которому он подражает и которого представляет на земле, с самого начала взял на себя миссию мешать ему узнавать что-нибудь полезное.
Адам и Ева вкусили запретный плод, и тут же их смутный мозг был озарен ярким светом. Они обрели знание. Какое знание? Знание, из которого они могли извлечь пользу? Вовсе нет – они просто узнали, что есть вещь, именуемая добром, и есть вещь, именуемая злом, а кроме того, научились творить зло. Прежде они этого не умели. Поэтому все их поступки до той минуты, были чистыми, невинными, безгрешными.
Но теперь они научились творить зло – и страдать от этого; теперь они обрели то, что Церковь зовет ценнейшим сокровищем, – они обрели Нравственное чувство, которое отделяет человека от зверя и ставит его выше зверя. А не ниже зверя, как полагалось бы, ибо человек в своих помыслах грязен и грешен, а зверь – чист и безгрешен. Другими словами, заведомо испорченные часы ценятся выше тех, которые не могут испортиться.
Церковь по-прежнему считает Нравственное чувство высшим достоинством человека, хотя она отлично знает, что бог был об этом чувстве самого скверного мнения и с обычной неуклюжестью пытался помешать своим счастливым детям в райском саду обрести его.