Супруги, взглянув друг на друга, предлагают нам свой дом и убедительнейшим образом просят нас жить в Якутино. «Что ж касается до сена, — присовокупил почтенный помещик, — взгляните: перед окнами шесть стогов, и ни единого нет меньше двух тысяч пудов, а по другую сторону дома еще больше; овса же и прочего хлеба у нас также вдоволь. Всем нас Господь благословил: употребляйте все и живите в Якутино, как в собственном вашем доме».
С чувствительнейшею благодарностью приняли мы одолжение сих, никому из нас дотоле не знакомых благодетелей, и просили их назначить цену необходимо нам нужной провизии. «Какая цена, милостивые государи! Вы сами сказали, что вы деньгами не богаты, а мы, благодаря Бога, о сю пору в них нужды не имеем». Долго мы в этом деле не соглашались; наконец принуждены были сказать, что мы еще богатее тех, которые после нас приехать могут из разоренной нашей губернии, и что мы за грех почитаем брать то даром, что можем еще купить. «Ничуть не даром, — возразили нам. — Мы предлагаем вам наше пособие; вы, возвратясь восвояси, со временем доставите нам деньги за забранное вами».
Наш ответ был: «С чувством искренней благодарности приемлем позволение жить в вашем доме; но что касается до припасов, мы станем их покупать у ваших соседей». Сии последние слова решили все дело. Благодетели человечества обещались оставить реестр ценам и, прощаясь с нами, вторично просили в тот же день занять их дом.
По приезде нашем к товарищам в деревню, отстоящую от Якутино меньше двух верст, нашли мы добрый обед по милости наших благодетелей. Мы не успели отобедать, как явился управитель, извещая нас, что его господа уже уехали и он прислан просить нас, чтоб мы сего же дня переехали в дом, куда ему самому велено проводить нас.
По прибытии в дом хотели мы занять половину оного, которая была простее меблирована и довольно велика для помещения всех нас; но управитель стал убедительно просить нас, чтоб мы заняли все комнаты и не подвергали его гневу господ: «Они-де, батюшки, подумают, что я как-нибудь огорчил вас приемом». Наконец сильными и неоспоримыми доводами принудил он нас согласиться.
Расхаживая по комнатам, чистым и хорошо убранным, находим в одной раскрытое фортепиано, а на нем — развернутые ноты с надписью: «Утешение несчастных, для Марфы Львовны Гедеоновой». Сия десятилетняя девочка, родная племянница моя, воспитываемая моей женою, училась петь и играть на сем инструменте. Благодетели наши никогда ее не видали, но из разговоров со мною узнали о ней и сделали нам сию приятную нечаянность! Истинные друзья человечества изыскивают все средства облегчить судьбу страждущих!