Отъехав от Станьково 15 верст, мы остановились в одном селении, где после двухдневной тревоги в первый раз могли спокойно уснуть и подкрепить себя пищею. Смоленск отсюда по прямой линии находился в 40 верстах; и с той стороны во всю ночь слышна была пушечная пальба.
5 августа, без всякой уже торопливости и с покойным духом, продолжали мы наше путешествие на села Холм, господина Каховского, и Дубосище, господина Рыдванского; а 6 августа, в день Преображения Господня, приехали в Дорогобуж и были там у обедни. В этом городе встретил я многих моих знакомых, из числа которых красненский предводитель <дворянства> Корбутовский и Александр Васильевич Вонлярлярский с братом своим Петром Васильевичем согласились ехать вместе со мною на город Белый.
Дорогобуж, по огромному стечению в нем людей разного звания, представлялся мне волнующим морем. Все ждали чего-то чрезвычайного и имели озабоченный вид. При нас разнесся здесь утешительный слух, что к вечеру придет в Дорогобуж авангард князя Багратиона. Соседи мои, Плескачевский и Бугайский, участвовавшие со мною во всех опасностях, уехали по своему назначению; а я с новыми моими спутниками отправился из шумного города по Бельской дороге.
В пяти верстах от Дорогобужа, в одном селении, где были собраны ратники в числе 500 человек, мы должны были явиться к их начальнику и просить пропуска. Затем, на ночь, приехали мы к П. А. Цызыреву. Этот почтенный и образованный дворянин не успел выехать из своего дома, вскоре после нашего у него пребывания был захвачен врасплох мародерами, причем последние принуждали Цызырева кричать: «Виват, Наполеон!» Но когда Цызырев, не слушая их, громко вскликнул: «Да здравствует Александр Первый!» — то озлобленная толпа врагов, едва не убив, изуродовала его до такой степени, что и по выздоровлении знаки истязания остались у него на теле.
В селе Крюково бывшие на сенокосе крестьяне, пришедши на постоялый двор, где мы кормили <лошадей>, едва не подрались с моими людьми и грубым обращением с нами оказывали явную дерзость и своеволие, за что, впрочем, некоторые из них тогда же и были наказаны управителем. Заметно было, что со вступлением неприятеля в Смоленскую губернию чернь взволнована была предательскими внушениями и обещанием свободы, или вольницы, как тогда выражались. Эти же крестьяне села Крюково вскоре затем убили своего помещика господина Лыкошина с бывшим у него гостем.
8 августа, расставшись с господами Корбутовским и <Вонляр>лярскими, приехал я в село Попово.
Спокойствием и здесь уже не наслаждались; страшные вести и слухи ежедневно тревожили жителей Бельского уезда. По большой Смоленской дороге проезжали во множестве духовщинские и поречские помещики, бросившие свои имения; между ними встретил я почтенного моего друга Николая Богдановича Энгельгардта, который в глубокой старости, при слабом здоровье оставил уже два своих поместья, удалялся от нашествия неприятеля, сам еще не зная, куда ему ехать.