Храмов наших они не уважали: в церкви Иоанна Богослова был у них склад, провиант у них тут лежал, а в теплом Успенском соборе больницу устроили. У нашего соседа умерла девочка, и пошли мы ее хоронить к церкви Архангела Михаила. Как засыпали мы яму над телом, я заглянул в храм и вижу — там лошади стоят. А в соборе Успенском и в которых еще церквах, что не были ограблены, совершалась постоянная служба.
После половины сентября начали съестные припасы подбираться, и стали французы голодать. Ну, уж тогда мы себе пощады не видали. Что им попадется под руку, все их. Мы и сами от голода натерпелись немало и прячем, бывало, от них, что Бог пошлет. Им было запрещено бродить ночью по городу, так мы, как стемнеет, пойдем по огородам и собираем свеклу да картофель, и что удастся вырыть, то в яму спрячем да заложим яму досками и прикроем чем-нибудь. По ночам же топили печь и варили свои овощи. Становилось все труднее: дошло до того, что за пуд ржаной муки платили 17 рублей, а пшеничной 27 рублей[27]. Под конец целых двенадцать дней ни за какие деньги невозможно было достать в городе хлеба.
Сколько раз французы нам совали в руку толстые пачки ассигнаций, лишь бы мы им достали хлеба кусок, а мы бы рады, да неоткуда было. А тут уж и овощи-то все вышли: стали французы есть падаль, да и мы, грешные, ее подбирали.
Опять же сильные пошли холода, неприятели мерзнут в своих мундиришках, и с нас всю теплую одёжу тащат. Кто посильней, за себя заступится. Уж и жалость всякая к ним пропала: били их беспощадно, когда они поодиночке ходили.
Много их здесь погибло от холода да от голода. Шел я раз по улице с товарищем, и видим мы издали: стоит француз на карауле около дома их начальника, а сам к дереву прислонился. Подошли мы, а он открыл глаза и не моргает. Глядь, замерз, сердечный! Ведь мы сами на нищих походили и говорим: «Снять бы с него ранец!» Сняли и поделили меж собой его добро. Мне достались женский платок, хороший такой — я его матери подарил, — да еще черепаховая гребеночка, вязанная жемчугом. Я ее после продал за шесть рублей.
Как вернулся к нам Бонапарт в конце октября, так его солдатики на живых людей не походили, еле ноги передвигали, а одеты-то были словно на Святках[28]: во что попало, в то и кутались. Вслед за ними подошли наши войска и остановились за Днепром. Погостили у нас французы всего четыре дня, а как вышел ночью последний их полк, так стали раздаваться страшные взрывы: злодеи подорвали стены. Мы словно обезумели от страха, как взлетали на воздух крепостные башни: земля так и стонала, так и колыхалась под нами.