Нечего сказать, немало видели мы всякой нужды. Думали хоть заснуть под кровом, да не тут-то было: ночью запылала наша усадьба, а мы как это увидали, так и подняли рев. Как она загорелась? Кто ее жег? Уж об этом мы после проведали.
У наших господ было большое имение в Московской губернии, и поделено оно на пять деревень, а считалось одним. Церковь стояла в Воскресенске, а усадьба — в Ратуево, да были еще три деревни. В одной из этих деревень, звали ее Петрово, взбунтовались мужики. Подбили их, дураков, наговорили, что отойдут от господ, и заладили они сдуру, что мы-де Бонапартовы. Мало того: они же наше добро растаскали и усадьбу сожгли. Точно, право, совсем очумели: хоть бы и Бонапартовы, да из чего же нас-то грабить и жечь усадьбу? Значит, озорничать хотели. Потом отправились они гурьбой на господское гумно и поделили между собой весь хлеб, что в скирдах стоял, да еще было в саду зарыто пудов сорок масла, — они и его захватили. И нам тоже, дворовым, оставили долю масла и ржи. «Не умирать же им, — говорят, — с голода». Сами же ограбили, а тут как и путные нас наградили.
Попытался батюшка их урезонить, а они все свое: мы — Бонапартовы, да и полно. Видит покойник, что с ними ничего не поделаешь, а пожалуй, еще каких новых бед от них дождешься, и написал он к барину, что так и так мол, те деревни у нас слава Богу, а Петрово бунтует, да с этим письмом отправил мужичка в Ярославль. Прислал ему барин в ответ свое письмо и приказал, чтоб он прочел его миру. А в письме было сказано, чтобы выбросили они свою дурь из головы, что Бонапарта мы с помощью Божиею прогоним, а что наше начальство останется и им потачки не даст за их буйство.
Выслушали мужички и повесили носы. Уж они и сами понимали, что их обманули и что им на Бонапарта надежда плоха. Французы-то умирали от голода в Москве и бродили далеко по окрестностям да все обирали. Они и к нам пожаловали. Как въехали они на господский двор, один из наших мужичков, уж больно на них он был зол, схватил оглоблю и бросился за ними. «Кого могу, — говорит, — того и положу». Да как он замахнулся, оглоблей-то, один из неприятелей прицелился в него из пистолета и прямо его пулей в лоб. Только один человек у нас и погиб. А французы все больше стали приставать да грабить, как есть последний кусок изо рта отнимали, и восстали на них крестьяне. Сколько их здесь, сердечных, головы сложило! В одном Петрово убили сорок два человека.
А мы все живем на кирпичном заводе, в сарае. Мужчины ходили на гумно и приносили оттуда целые снопы ржи, что нам петровские мужички-то оставили, а мы перетираем, бывало, колосья в руках и едим зерна. Потом достали откуда-то котел и стали эти зерна варить, да без соли уж очень невкусны они были. Собрались девять человек идти в Рузу, попросить соли на казенном соляном заводе. Эта соль нам показалась слаще сахара. А потом стали мы в свою еду подмешивать масла, что на нашу долю добрые-то люди тоже определили, и нам казалось, что нет ничего вкусней наших разваренных зерен.