Становилось все холодней, и пришлось нам опять искать себе квартиры. Поскитались мы тогда: на усадьбе все людские флигеля дотла сгорели, да осталась неподалеку птичная изба — мы туда перекочевали. Мужчины устроили в обгорелом доме жернова и мололи рожь; с тех пор у нас водился хлеб.
Какой еще Господь попустил грех! Около нас в Вотолино — экономическое было село — вздумал тамошний мужичок Ефим съездить на Бородинское поле чем-нибудь поживиться. Заложил он пару лошадей и отправился. На возвратном пути едет он мимо нас, а покойный батюшка его повстречал и спрашивает: «Чем это ты, Ефим, телегу-то нагрузил?» — «Всяким добром, — говорит, — нагрузил ее, Клим Михайлович. Что я себе ружей набрал! Ведь я охотник — теперь заживу: и на зайчика пойду, и на лисицу. Набрал я тоже, — говорит, — много бомб, порох из них вытрясти. Не хочешь ли, я тебе одну пожертвую?» А батюшка говорит: «Ну ее! На что мне? Еще бед с ней, пожалуй, наживешь».
Приехал Ефим домой, и собрались все в его избу смотреть, какие он сокровища привез. Стали разряжать бомбы. Из одной вытащили фитиль и высыпали весь порох, а другая никак не поддается. Ефим говорит: «Попытаться бы штыком». Да как штыком-то ударил: огонь блеснул, бомбу разорвало, и сорок дворов сгорели. Иные успели спастись из избы, многие были ранены, а от Ефима и косточек не подобрали.
Доходили до нас всякие вести: знали мы, что Бонапарт держит еще Москву, что вся она выгорела и что французам приходится очень уж жутко с холода да с голода. Вдруг слышим, что уходят они от нас. И как шли они по Можайке, мы взобрались на гору посмотреть. Тянулись, тянулись они без конца и в таком нищенском виде, что жаль было взглянуть. Иные совсем обессилели и отставали от своих; которые тут же в поле умирали, а которых убивали мужички.
У нас по соседству было село Веденское, графа Ефимовского, так туда пришел целый эскадрон, человек 350, и поселились они в господской усадьбе. Тамошние крестьяне видят: ничего не поделаешь с такою силой, и послали от себя в Волоколамск. Там стояли казаки, так просить их о помощи. Начальник казацкий говорит: «Я вам пришлю своих ребят, да вы им сами помогите, потому что у меня теперь команда небольшая».
Пришли казаки в Веденское, а все уж наготове: кто с топором, кто с вилой, бабы — и те дома не остались и пришли с цепями[70]. Как явились казаки, французы взялись было за ружья, да увидали, что такая толпа привалила, и стрелять не стали: «Пардон!» — говорят.
Их всех до последнего забрали в плен, а куда разослали, уж этого не знаю. Один хотел спастись: пока других забирали, он убежал в сад и спрятался за оранжерейные рамы. Крестьянин его там нашел, а француз уж видит, что делать нечего, и отдал ему свои часы золотые и пистолет, должно быть, откупиться от него думал. А крестьянин взять-то взял и пистолет, и часы, а его все-таки привел к казакам.