Начальник, низшего права не признавая,
Был деспот, полубог;
Бессмысленный сатрап был царский бич для края,
Губил, вредил, где мог.
Стал конюх цензором, шут царский адмиралом,
Клейнмихель [213] графом стал!
Россия отдана в аренду обиралам…
Что-ж русский? Русский спал…
Кряхтя, нес мужичок, как прежде, господину
Прадедовский оброк;
Кряхтя, помещик нес вторую половину
Имения в залог.
Кряхтя, попрежнему дань русские платили
Подьячим и властям,
Качали головой, шептались, говорили,
Что это стыд и срам,
Что правды нет в суде, что тратят миллионы,
— России кровь и пот,
На путешествия, киоски, павильоны, [214]
Что плохо все идет.
Потом за ерелаш садились по полтине;
Косясь по сторонам,
Рашели хлопали, бранили Фреццолини, [215]
Лорнировали дам
И низко кланялись продажному вельможе
[И грызлись за чины,
И спали, жизнь свою заботой не тревожа]
Отечества сыны!
Иль удалялись в глушь прадедовских имений
В бездействии жиреть,
Мечтать о пироге, беседовать о сене,
Животным умереть.
А если кто-нибудь средь общей летаргии
Мечтою увлечен,
Их призывал на брань за правду и Россию,
Как был бедняк смешон!
Как ловко над его безумьем издевался
Чиновный фарисей,
Как быстро от него бледнея отрекался
Вчерашний круг друзей!
И под анафемой общественного мненья
Средь смрада рудников
Он узнавал, что грех прервать оцепененье,
Тяжелый сон рабов;
И он был позабыт; порой лишь о безумце
Шептали здесь и там:
“Быть может, он и прав… да жалко вольнодумца,