– Марит, – выдавливает Хелена, когда видит меня, и Филипп в изумлении тоже поворачивается. Я застала его врасплох. Выиграла достаточно времени, чтобы Хелена освободилась. Филипп делает шаг ко мне, и в его руке появляется нож.
– Магия – это будущее Дании, – говорит за его спиной Хелена. – Она спасла Данию от тебя.
Она хватает осколок стекла и вонзает глубоко в бок Филиппу.
Я перестаю держаться. За магию, за будущее. Словно в зеркальном отражении, мы с Филиппом одновременно опускаемся на пол. Я чувствую, как Фирн прорастает сквозь мое тело, и гадаю: как он выглядел бы, став самоцветом? Какого он был бы цвета?
Впервые в жизни я не боюсь его.
Быть может, потому, что я по своей воле выбрала такой исход, и потому, что такой выбор означает жизнь для кого-то еще. Я впервые, наверное, могу счесть Фирн даже прекрасным.
* * *
Ева сворачивается рядом со мной, и я ощущаю знакомое тепло ее тела, как в те ночи в «Мельнице», когда она забиралась ко мне в кровать. И сейчас она прижимается ко мне в последний раз.
– С тобой все будет в порядке, Ева, – шепчу я ей. – Ты будешь с Хеленой.
– Марит, это с тобой все будет в порядке! – яростно отвечает она.
Но это не так, и, полагаю, она тоже знает это, потому что дрожит, прижимаясь ко мне всем телом, и я чувствую ее знакомый запах, напоминающий мне о покое и счастье, о тысяче ночей, когда она засыпала рядом со мной в «Мельнице». Ева нежно проводит ладонью по моей щеке, и я касаюсь ее руки, вспоминая, как она выглядела в те моменты, которые мы проживали вместе. Неуверенно протягивая мне Вуббинса, оставляя крошки от печенья в моей постели, изо всех сил толкая Сару, подслушивая разговоры Несс, защищая меня от Брока. Выражение восхищения на ее лице в тот вечер на балете. Ее танец в общей спальне «Мельницы» в свете уличных фонарей, когда она думала, будто ее никто не видит. Эти тихие, хрупкие моменты, когда она наполовину погружалась в дрему под моим присмотром. Если наши воспоминания были дуэтом, то дальше ей предстоит петь соло. А песня, которая была моей – о детских годах Евы, об Ингрид, о моем отце, – теперь умрет вместе со мной.
Ева осторожно проводит пальцами по моим бровям.
– Вот, – говорит она, – я сметаю прочь все противное или плохое, что было сегодня. Теперь засыпай, – она стирает собственную слезинку, упавшую мне на лицо, и голос ее срывается, когда она лжет: – А утром мы обе проснемся бодрые и веселые.
Я закрываю глаза и неожиданно оказываюсь на лестнице в своем старом доме, мне пять лет. Моя сестра напевает что-то себе под нос и делает цветочную корону. Я обеими руками обхватываю столбик перил, и край деревяшки оставляет отметину у меня на щеке.