Я словно улетала из карцера, я больше не была зверем, запертым в железной клетке. Я была где-то далеко. Я была свободна. Я неспешно прогуливалась по улицам Нью-Йорка. Бродила по ночам. Шла под палящим солнцем. Чувствовала, как мне в лицо дует ветер.
А в ушах у меня звучал шепот Тома: «Мы снимем фильм. Про нашу жизнь. На старую пленочную камеру. Ты будешь Красавицей. А я Чудовищем. Мы будем вне закона. Сумасшедшими. Бродягами! Никаких больше сумок и рюкзаков. Будем ходить голыми. Нам только и останется, что любить друг друга. Будем читать ночами напролет. А днем спать. В полдень будем заниматься любовью. И в полночь».
Я слышала его голос так же отчетливо, как и представляла тот день, когда мы, лежа у озера, вместе составили план по улучшению мира.
У меня могли забрать все что угодно. Книгу Тома, фотографию, с которой улыбается мама. Но только не это. Только не слова.
В тот момент я стала размышлять над тем, что бы я могла вам сказать и как я могла бы поделиться с вами моей историей. Я не знала, получили ли вы мое письмо, но все-таки начала восстанавливать про себя ход событий.
Я подбирала слова. Правильные слова. Мои слова.
Через три дня дверь открылась. Кэти думала, что я выползу из карцера сломленной.
Я вышла из него, расправив плечи.
* * *
Девушки, улыбаясь, хлопали меня по спине.
Все они хотя бы раз побывали в карцере. Нескольких дней в темноте было достаточно, чтобы присмирить самых непокорных.
– Как ты, справилась? – спросила меня Рыжая.
– Да, я была не одна.
Рыжая нахмурилась:
– В смысле?
– У меня в голове куча разных историй.
Рыжая недоверчиво улыбнулась.
Я рассказала ей, как оживила темноту и одиночество персонажами и пейзажами, которые встречались мне в книгах. Она внимательно выслушала меня, а потом сказала:
– Сестра, ты в курсе, что ты странная?
– Да.
– Расскажешь мне эти истории сегодня вечером?
– Почему бы и нет.
В общей спальне теперь было полно народу. Все кровати были заняты. Вновь прибывшим Кошкам приходилось устраиваться прямо на полу. В столовой происходило то же самое. Очередь и перечисление номеров тянулись бесконечно долго. Когда меня только привезли в лагерь, я была одной из последних. Теперь же очередь продолжалась и позади меня, суп становился все жиже, а куски хлеба все меньше.
– Что происходит? – спросила я у Рыжей, которая стояла передо мной.
– Ты до сих пор не поняла?
– Что я должна была понять?
– Мы же целыми днями шьем, так?
Я не понимала, к чему она клонит.
– Да. И что?
Рыжая закатила глаза:
– Лу. Мы шьем туники. Белые туники…
И тогда я осознала, что Рыжая имеет в виду.