В таком состоянии я вернулась домой. Мы жили в маленьком доме в центре города.
Я едва успела поставить сумку на пол в прихожей, как на меня налетел Сати:
– Луижа! Моя любимая Луижа!
Я обняла своего четырехлетнего брата и взъерошила его каштановые волосы. У него были щербинка между зубами и измазанные шоколадом щеки. Я любила его больше всего на свете.
Папа возился на кухне, склонялся над дымящейся кастрюлей. В мамином розово-белом фартуке, он держал в руке деревянную ложку, когда я туда вошла. Он обернулся и улыбнулся мне:
– Как дела, Луиза?
Я попыталась улыбнуться в ответ, получилось не очень.
– Все хорошо.
Папа сделал пару шагов ко мне. Он немного развел руки в стороны, будто хотел меня обнять, но я не двинулась с места. Капля томатного соуса потекла сначала по ложке, которую папа держал в руках, потом по его запястью и, наконец, расползлась по фартуку. Как капля крови. Папа со вздохом опустил руки.
– У тебя что-то болит? – спросил он.
Я покачала головой:
– Нет, все нормально.
Мы молча стояли друг напротив друга. В тишине раздавалось только щебетание Сати, который носился между нами. Как будто пытался провести линию, которая соединила бы меня с папой. В конце концов я наклонилась и взяла брата на руки. Громко чмокнула его в губы и поставила обратно на пол.
– Прими ванну, если хочешь, – сказал мне папа, – ужин скоро будет готов, я тебя позову.
Опираясь на перила, я поднялась в свою комнату и бросила вещи на кровать. Войдя в ванную, я не стала включать свет. Я повернула кран и стала ждать, пока ванна наполнится. Я разделась в темноте, не глядя в треснутое зеркало, чтобы не видеть тысячи кусочков моего отражения, и погрузилась в горячую воду.
Мне было хорошо. Я понемногу расслаблялась. Я пыталась избавиться ото всех мыслей. Забыть о фотографии и комментариях. Думать о чем-то приятном.
Я провела пальцами по телу.
По телу, которое я больше не узнавала.
Мои пальцы задержались на шрамах.
На этих странных валиках из плоти, которыми была исполосована моя кожа.
Шрамы уже почти не причиняли мне беспокойства, но для меня они были бортовым журналом боли. Несмотря на обещания хирурга, я знала, что эти отметины останутся со мной навсегда. Они увековечены на моей коже. Линии, которые невозможно стереть. Невозможно смыть.
Я заставила пальцы двигаться дальше.
Думала о Томе. О его полноватых губах. О его улыбке. Он никогда у меня ничего не спрашивал. Конечно, он знал, что со мной произошло. Все в городе это знали. В школе и на улице я до сих пор ловила на себе жалостные взгляды, но чаще всего на меня не смотрели вовсе или смотрели украдкой. По крайней мере, смотрели не как на девушку. Как на неполноценную девушку. Но сейчас, трогая свое тело, проводя рукой между бедрами, я понимала, что они неправы. У меня неидеальное тело, и все-таки я девушка. Я прекрасно помню, как все было раньше. До аварии. Когда мы с Сарой в легких платьях вышагивали по главной улице. Взгляды парней. Подмигивания. Грязные шуточки. Беглые взгляды мужчин, которые нам в отцы годились, убийственные взгляды других девушек, поджатые губы и усталые глаза примерных матерей, которые тащили на себе орущих детей и сумки с покупками.