Мы с Морган вспомнили, как втроем гуляли по главной улице.
– Мы считали тебя нашей служанкой, – призналась я в конце концов.
– Думаешь, я этого не замечала? Вы считали меня тупой. А мне просто хотелось с вами дружить.
Я сжала ее руку:
– Я знаю, Мо.
Я спросила у Морган о том, что произошло во время Марша Кошек.
– Тебя ранили, я видела. Но ты ничего не сказала об этом девушкам.
Она посмотрела мне прямо в глаза:
– Это сделал отец Алексии.
– Что?!
– Он не состоял в Лиге. Он пришел не на митинг против Кошек. Он пришел расквитаться со мной.
Я вспомнила, что видела его в толпе: он стоял неподалеку от Морган. Он был не в белом. На нем, как обычно, был темный костюм.
– Хочешь сказать, что это он…
Морган кивнула:
– Да, это он ударил меня ножом у церкви. Он считал, что ответственность за смерть Алексии лежит на мне. Что я согрешила и все в таком духе. Что это я во всем виновата. Он преследовал меня несколько недель. А в день Марша он, увидев плакаты с портретом дочери, пришел в ярость. А может, он заранее решил полоснуть меня ножом, не знаю.
– Ох, Мо, почему ты не рассказала об этом девушкам?
Она пожала плечами:
– Я не жду жалости, Лу. Никогда.
Я погладила Морган по щеке.
– Я провела несколько дней в больнице, ничего страшного со мной не случилось. У меня было время подумать. Я поняла, что вся эта история с Темными зашла слишком далеко. Ну, то есть с Кошками. Их было слишком много. Когда меня выписали из больницы, у меня началась Мутация. И тогда я поняла, как сильно ошибалась. Я была кругом неправа.
Это была правда, но я не могла злиться на Морган за это. Алексия, Фатия, Сара, Морган и я – мы все выживали как могли.
– Мне так жаль Алексию. Я бы никогда не могла подумать, что…
– Что мы целовались?
Я помотала головой:
– Нет, я о другом. Я не знала, что вы были так близки.
– Я повела себя как полная идиотка, Лу. Я должна была справиться со всем этим, но испугалась. Прошлого не вернуть. Я просто надеюсь, что Алексия в раю и что она может играть на фортепиано сколько ей угодно.
Я вспомнила ту фразу про ад и рай, которую постоянно говорила Рыжая. Но, разумеется, Морган я ничего не сказала.
– В любом случае, – заключила Морган, – теперь у меня есть когти и клыки, так что обходить меня стороной в интересах отца Алексии.
Несмотря на радость, которую мне приносили диверсия и поддержка девушек, я чувствовала себя все слабее. Я смертельно устала, у меня часто болела голова. С тех пор как меня привезли в лагерь, я, наверное, потеряла около десяти килограммов. У меня постоянно были какие-то рези в животе, груди и спине, но девушкам я не жаловалась, потому что знала: всем приходится нелегко.