– А какой смысл скучать? – отвечала она. – Твой папа был далеко. И в конце концов, это ребенок Рены, а не мой. Какой у меня был выбор, кроме как отдать ее?
Время от времени папа заявлял, что пытался связаться с Реной, писал ей, но не получил ответа.
– Наверняка они переехали, – говорил он. – Они где угодно могут быть. Может, они вообще в Австралии. Не думаю, что мы когда-нибудь увидим Шармейн снова. А жаль, она милая девочка, ну да ладно. Я уверен, она счастлива там, где она сейчас.
Оглядываясь назад, я не могу поверить, что они все это говорили. Я не верю, как легко эти слова слетали у них с губ. Они заявляли об этом с такой убежденностью, будто верили в каждое сказанное ими слово. Это было задолго до того, как я выяснила, какой чудовищной ложью оказались эти слова. И это оставалось тайной до тех пор, пока папу не арестовали. Тогда-то я наконец узнала, что Шармейн была убита и закопана по тому самому адресу Мидленд-роуд, 25, где провела свое короткое детство, а Рена встретила жестокую смерть от рук папы – я читала, что он расчленил ее, а затем закопал по частям в отдельных пакетах в окрестностях Мач-Маркл.
Родители куда охотнее рассказывали о том, что происходило после этого. Мама редко говорила что-то хорошее о своих отношениях с папой, но их совместная жизнь все-таки радовала ее, когда папа вышел из тюрьмы, так что мама решила, что они должны пожениться, и он согласился.
Свадьба прошла в регистрационном бюро Глостера в январе 1972 года. Папа поздно вернулся домой. Все утро он провел, лежа под машиной в гараже, и был весь грязный, в машинном масле. Маме пришлось торопить его, чтобы он успел отмыться и приодеться, иначе они могли опоздать. Туда пришли только два гостя, брат папы Джон и его друг по имени Мик. Мама часто рассказывала про этот день. «Полный бардак от начала и до конца», – говорила она, хотя воспоминания об этом, казалось, одновременно и с одинаковой силой радовали и раздражали ее.
После короткой церемонии она захотела выпить и отметить такое событие. Папа рвался вернуться на работу, его фургон был сломан, и ему нужно было чинить его, однако он согласился. В пабе мама взяла джин с тоником, она рассказывала, как папа с раздражением бросил ей: «Возьми кровавый шенди, тебе понравится!» Вскоре он вернулся чинить фургон. Эта сцена была далека от романтики, но была привычной для их пары.
И хотя мама часто жаловалась, что была несчастна с папой, все же очевидно, что для них было очень важно стать мужем и женой. Мама хранила их свидетельство о браке, которое потом досталось мне, я хранила его с маминым свадебным кольцом и набором семейных фотографий, которые полицейские разрешили мне забрать, после того как разобрали дом 25 на Кромвель-стрит. В документе папа значился до этого как «холостой», хотя на самом деле был до этого женат. Стало быть, он не сказал о предыдущем браке сотруднику бюро. И это было еще одно свидетельство его нечестности.