– Юлька – студентка Плехановского, – точно отвечая на ее мысли, сообщил Максимов. – А Коля этим летом закончил юрфак университета. Уже и на работу устроился. Сейчас, правда, его нет в Москве – срочно улетел в Венгрию, там у него друг и какие-то дела. Мы и увидеться не успели перед отъездом, но созваниваемся регулярно. Слушай, – он решительно захлопнул альбом на последней странице, – а наша еда! Там небось и мороженое потекло, и шампанское нагрелось. Давай-ка поднимайся, и будем ужинать – так и быть, сегодня я выступлю в роли повара.
Ужин получился королевским: экзотические салаты, жаркое, мастерски приготовленное Максимовым, шампанское и десерт. Лере все эти деликатесы с трудом лезли в горло. Кто-то невидимый, язвительный внутри ее голосом Анны принялся нашептывать ужасные, жуткие слова: отныне она может ужинать так каждый день, и не только ужинать, но и завтракать, и обедать. И, что гораздо существеннее, не она одна, а еще и Машка. Можно будет забрать дочку из сада, нанять ей няню, отдать в престижную школу, а самой работать в свое удовольствие, продвигаясь по служебной лестнице семимильными шагами. И все это при одном маленьком условии: забыть о том разговоре, который она подслушала позавчера. Считать, что его не было, согласиться на предложение Максимова фактически стать его женой, переехать в эти хоромы и жить-поживать, не думая о каком-то невыносимом, всех замучившем старике Скворцове. Не вспоминая об Андрее, которому она оказалась не нужна.
В конце концов, кто она такая? Всего лишь женщина, безмерно уставшая бороться с жизнью, с болезнями ребенка, с одиночеством, с материальными проблемами. Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. Стоит ли быть такой принципиальной и поучиться у Максимова двойной морали? Пользуясь ею, он прожил удачную жизнь, достиг всего, чего хотел, вырастил преданных друзей в лице детей.
Он сидел напротив нее за столом, шутил, смеялся, подкладывал на тарелку лучшие куски, следил, чтобы ее бокал не пустовал. Он не стал ей хотя бы капельку дорог, она по-прежнему не чувствовала к нему никакой теплоты, но вместо былого отвращения пришла готовность принять его отношение к ней и оценить.
Лера пила и пила, пока в голове не стало пусто, а тело не сделалось безвольным, размякшим, ватным. Тогда они снова очутились в постели. За окном уже давно была ночь, позабытый альбом лежал на тумбочке, там же мерно тикал большой круглый старомодный будильник, холодно мерцали подвески люстры, ловя и отражая пробивающийся через занавески свет фонарей. Лера видела над собой темные от желания глаза Максимова и думала о том, что, может быть, любовь не всегда должна быть взаимной. Иногда на двоих достаточно чьей-то одной любви, в данном случае его любви к ней. А то, что она сама никогда не сможет полюбить его в ответ, – может, это не так уж и важно?