– Не понял. – Андрей пожал плечами. – Я-то тебе чем не угодил?
– Не мне. – Скворцов кивнул на закрытую дверь палаты. – Ей. Как давеча с девкой обошелся – думаешь, не слышал я, спал? Хрен тебе, все видел, все слышал.
– Да что ты слышал? – Андрей кинул блокнот обратно на стол.
– А ты не серчай, – вдруг совершенно спокойно проговорил дед, – и не швыряйся. – Он помолчал, пожевав тонкими, бескровными губами. – Она как увидела тебя, чуть на шею не кинулась. А ты как столб телеграфный, ей-богу. «Не буду жаловаться, не волнуйся, я не в претензии». Тьфу!
– Знаешь, дед, – обозлился Андрей, – не лез бы ты не в свое дело. Она врач, я пациент, и точка. Уяснил?
– Уяснил, – презрительно протянул дед и принялся взбивать приплюснутую больничную подушку в проштампованной наволочке. – Сначала, значит, глазки строим, рисуночки дарим, а как втрескалась девка, так «она врач, а я пациент»! Уяснил, чего ж тут неясного! – Он вытянулся на постели, заложил за голову руки и замолчал, демонстративно уставившись в потолок.
Андрей поглядел на тощую стариковскую фигуру, буквально изображавшую осуждение, хотел было что-то сказать, но передумал. Отложив карандаш, который так и продолжал машинально вертеть в руке, он снова подвинул стул к окну и повернулся к деду спиной.
Значит, Степаныч все просек. А он, Андрей, грешным делом, думал, что дед мало понимает про них с Лерой. Однако ж вот нет, разобрался, что к чему. Теперь небось думает, что Андрей за шкуру свою радеет, злится на Леру за ее ошибку.
Знал бы тот, как ему наплевать на эту самую ошибку! Ну, написала не то в своих бумажках, ну, случилось с ним то, что случилось, – так ведь обошлось, не помер же. Ясно, что не нарочно она так сделала, – сутки торчала в больнице, дергалась, переживала за того же Скворцова. Да еще сам Андрей голову ей окончательно заморочил – тут и не такое напутаешь.
Разве в этом дело? Андрей со злостью стукнул кулаком по подоконнику. Не может он объяснить старику, почему вчера так себя вел. Есть на то причина, и очень серьезная.
Андрей отчетливо вспомнил визит в реанимацию завотделением. Тот появился почти сразу же, как только он пришел в себя, поинтересовался его самочувствием, объяснил причину внезапно случившегося приступа, извинился за палатного врача.
Андрей его едва слушал: перед глазами все плыло, дышалось с трудом, хотелось одного – спать. Максимов, видя его состояние, еще раз извинился, сказал, что не будет утомлять, просит лишь выслушать. И стал рассказывать про Леру.
Мол, ее нужно понять, у нее проблемы в личной жизни: муж ушел, бросил ее, вот она и ходит сама не своя. На уме одни мужики: то там роман закрутит, то здесь, никому не отказывает. А осудить ее язык не поворачивается – молодая, красивая, хочется мужской ласки, надо самоутвердиться после мужниной измены, как без этого! Вот и гуляет ветер в голове: не до назначений ей, не до писанины.