Ничего не говори. Северная Ирландия: Смута, закулисье, «голоса из могил» (Киф) - страница 5

Все в семье так или иначе сидели в тюрьме. Мать Крисси, бабушка Долан, состояла в Женском совете ИРА, Куманн на мБан[3], и провела три месяца в тюрьме «Арма» за попытку отнять боевое оружие у одного полицейского офицера из Корпуса королевских констеблей Ольстера. Крисси тоже служила в Куманн и мотала срок в «Арма» вместе со своими тремя сестрами: их арестовали за ношение «запрещенной эмблемы» – маленьких бумажных цветов, оранжевых, белых и зеленых, называемых белыми, или пасхальными, лилиями.

В семье Прайсов, как и вообще в Северной Ирландии, люди всегда были склонны говорить о катастрофах давнего прошлого так, будто они случились лишь неделю назад. Все это не способствовало пониманию того, где и когда началась старая вражда Британии и Ирландии. На самом же деле трудно представить, какой была Ирландия до того, что Прайсы называли просто «этим делом». И почти не имело значения, когда же началась эта история: так было всегда. Она уходила корнями дальше, чем раскол протестантов и католиков, и была старше самой протестантской церкви. Можно заглянуть на тысячу лет назад и дойти до набегов нормандцев в XII веке, когда в поисках новых земель они пересекали Ирландское море на утлых суденышках. Или обратиться к временам Генриха VIII и Тюдоров в XVI столетии, когда те заявили о покорении Ирландии англичанами. А еще были протестантские иммигранты из Шотландии и Северной Англии, проникшие в Ирландию в XVII веке и установившие там плантационную систему, в которой местные, говорящие на гэльском языке, оказались вдруг арендаторами и наемными работниками на тех землях, что некогда им принадлежали.

Но в доме на Сливгаллион-драйв из всей этой саги более всего вспоминали главу под названием «Пасхальное восстание 1916 года», когда группа ирландских революционеров захватила здание почты в Дублине и объявила Ирландию свободной и независимой республикой. Долорс росла, слушая легенды об отважных героях мятежа и об одном из его предводителей – поэте-романтике Патрике Пирсе. «Всеми своими поколениями ирландцы доказали свое право на национальную свободу», – вещал он со ступенек здания почтамта.

Пирс был неисправимым романтиком, увлеченным идеей кровавой жертвы. Еще ребенком он мечтал о том, как пожертвует своей жизнью во имя чего-то высокого, а затем пришел к выводу, что в кровопролитии заключен некий высший смысл «очищения». Пирс восхищался христианской смертью прежних ирландских мучеников и за несколько лет до восстания писал, что «нужно согреть старое сердце земли красным вином сражения».