Бывал много раз Михаил на кордоне — теперь это чистая луговина на взгорочке, а кругом нее чернолесье и широкие проплешины зимних вырубов. Постройки кордона давно частью разрушены или увезены в Ургуль.
Есть в Ургуле и иные дорогие сердцу Михаила памятные места, и идти бы ему по следам своего отца и деда, но он не стал защитником и хранителем здешних лесов, не пошел работать в лесное хозяйство. Так получилось, что в лесном техникуме, куда он поступил, лесохозяйственного отделения не было, а тот техникум, где такое отделение имелось, находился далеко, и учиться там Михаилу было бы гораздо сложнее. Но не только эти обстоятельства решили его выбор. Видел он, что и лесники не те стали: вместо охраны и выращивания лесов они больше занимаются теперь рубкой, выполнением плана лесозаготовок. В том только и разница, что техника в лесничестве послабее да льгот работникам лесного хозяйства поменьше.
— …Чего об этом поминать, Калистрат Иванович? Не при каждом разговоре… — насупился Михаил и сухо добавил: — Наши заботы теперь на Щучьей.
— Я ведь к чему рассказал… — сконфузился Калистрат. — По утрам на меня такое находит. То воспоминания разные, то еще что. Проснешься, и лезет в голову всякое…
Пока они вели разговор, появились еще двое рабочих-сплавщиков, посланные на Щучью курью: Василий Рожков и Илья Тенькин. Позже всех пришел тракторист Федор Литохин. В руках сумка, за плечами зеленый новый рюкзак. Парень он насмешливый, озорной. Оглядел всех, ощерился улыбкой:
— Здорово, адамы!
— Здравствуй, Ева! Губы красила — опаздываешь? — недовольно спросил Михаил. С людьми он сразу решил быть построже.
После моросливого дождя погода собиралась наладиться. Небо было чистое, высокое, и на той стороне реки, за темной щетиной далекого леса выползало солнце. На Оби еще лежали крепкие льды, и вся ее излучина, весь простор был тих и пустынен.
Сплавщики пошли спускать груженые сани с крутого берегового откоса на лед, а Михаил еще постоял, посмотрел на другую сторону реки, где едва угадывалось неширокое устье Щучьей курьи. До этой поры он был спокоен, а тут что-то затревожило, и он вдруг подумал о Вере, о том, что теперь, где бы он ни был и что бы ни делал, она присутствовала рядом, не выходила из головы, и он не сопротивлялся этому, хотя испытывал оттого боль, и эта боль была приятна. Мелькнувшая забота о жене оказалась запоздалой и укоряющей.
19
В устье Щучьей курьи, на пологом берегу, стояла срубленная из осиновых бревен избушка, рядом лежала лодка, опрокинутая вверх дном и еще не смоленная; на бухтах тускло поблескивали стальные тросы, под навесом стоял легкий трактор.