— Сегодня в поселок не пойдем, здесь будем ночевать, — сказал мастер и выжидающе посмотрел на сплавщиков.
— Правильно, Алексеевич, а то до беды недалеко: уйдете в поселок, а она как раз и тронется, — охотно поддержал его Калистрат.
— Я бы тут на все лето остался, — сказал Василий Рожков. — Отдохнул бы малость, а то дома опять скоро начнется: навоз, огород, а там сенокос — и пошло на все лето. Не поймешь: то ли ты колхозник, то ли рабочий.
— Жена найдет быстро — не на Чукотке, — насмешливо отозвался Илья. — Далеко ли от дома? Мою хату вон, отсюда видать. Как дома…
— Дома не дома, а вчера к вечеру хватанули через Обь, как лоси, — пошутил Михаил, довольный, что обошлось по согласию.
— Так ведь за компанию бегали… — в тон ему отозвался Илья, хитровато прищурив глаза.
Посмеялись, но Калистрат поддел:
— Конечно, в компании оно и дурости всегда легче делать…
Он оставался на Щучьей курье ночевать, обживал избушку, стерег добро, но радости от этого особой не испытывал — вновь пришлось быть одному, без людей.
— Все, Калистрат Иванович, теперь мы от вас — никуда!
Вечером Михаил бродил по берегу, где торчали редкие, пожеванные минувшими ледоходами и половодьями кусты ивняка, засоренные щепой, обломками деревьев и корнями выворотов. Засунув руки в карманы, он шел неторопливо, и на его круглом, обросшем кудрявой жесткой бородкой лице — печаль и озабоченность.
«Калистрат Иванович правильно подкузьмил: дел в поселке теперь нет особых, а мы ходим, оставляем лес без присмотра…»
Михаилу не хотелось даже представить себе, что бы он испытал и пережил, случись ледоход, а они бы в это время оказались в поселке.
По той свободе, с которой к нему обращались сплавщики, по их грубоватым шуткам, а главное, по тому, как они работали, без нытья и не считая времени, мастер чувствовал, что его понимают и заботятся о лесе на курье не меньше его. Но не это трогало Михаила, наполняло тайной признательностью. Ни разу его никто не задел ни шуткой, ни разговорами, которые могли бы хоть и отдаленно, но уколоть мастера. Он знал, с какой охотой во время перекуров или на ночлеге мужчины травят анекдоты, мочалят извечную тему «он» и «она». А тут словно договорились, оберегают уши мастера, проявляют деликатную осторожность, и даже Василий Рожков, вначале ругавшийся длинно и матерно, теперь затих, а уж когда без того не может, выбирает что-нибудь безобидное и заметно мучается от неудовлетворенности.
Михаил еще более уверился — все они знают, что у него с женой не ладится и что с Гребневым натянутые отношения.
«И о Вере, конечно, тоже все давно знают…» — подумал он.