Андрей Никитович забрался в кабину грузовой машины и с гневом захлопнул дверцу. Шофер только и ждал того — сразу включил скорость.
— Понятно. Всего проще… — пробормотал Михаил.
4
Дорогой Андрей Никитович не курил, сунул в рот таблетку валидола и прислушивался, как колотится сердце. Он не ожидал, что этот разговор с мастером так его расстроит. Выходило, сердце вольно или невольно отзывалось на каждую стычку, коих за рабочий день и в десяток не уложишь. Не стоило бы обращать внимание, а расстроился — словно пережил скандал.
Припомнились Андрею Никитовичу всякие мелочи: и то, что у Протасова всегда непокрытая, лохматая голова, и то, что в глазах мастера иной раз улавливает он нечто потайное и оскорбительное. Вспомнилось ему, что Протасов не выказывал торопливого послушания и, если, случалось, вел с кем-то разговор, не комкал его при подходе начальника и этим заставлял подождать себя; что был ровен, обстоятелен, но иной раз — тяжело упрям. Прошлой осенью Протасов отказался подписывать акт инвентаризационной комиссии по остаткам леса. Андрей Никитович велел несколько завысить остатки, чтобы они соответствовали бухгалтерским документам. Такая подгонка делалась из года в год, а регулировалась потом, с поступлением всего леса.
Андрей Никитович вызвал мастера к себе, объяснил, в чем суть.
— Не буду подписывать эту липу, — заупрямился Протасов.
— А ты уверен, что хорошо лес считали? Особенно по берегам? — спросил Андрей Никитович.
Действительно, лазала комиссия по лесным складам больше недели. В нагромождении штабелей есть свои улицы, переулки, тупики, образованные свалами, где невозможно точно подсчитать объем леса. Бревна густой сухой лапшой пересыпали береговой яр на трехкилометровом расстоянии. Дно запани, где на воде собирались плоты, было сплошь устлано затонувшим лесом, и когда река мелела, бревна торчали из воды.
— Так не будешь подписывать?
Протасов уставился в пол, ниже наклонил голову и промолчал.
— Ну, иди… — отмахнулся Андрей Никитович. — Обойдемся без тебя… — и велел переписать акт, не включая в него Протасова.
Андрей Никитович не считал себя мстительным человеком. С подчиненными любил шумно поспорить о деле. Ну, а если за какую-нибудь промашку и покритикует кто из них — оставлял без последствий, не выискивал причин для мелочного отмщения. Из своей практики знал: иначе образуется вокруг пустота и прикурить будет не у кого. Без шумного оживления, без огонька любая работа выходит скучным, нудным делом.
Он мог самозабвенно отдаваться работе, жить по-походному, как в долгом пути, когда торопишься поспеть к цели: поел на привале, отдохнул, лишь бы набраться сил, и дальше. Ничего при тебе лишнего, а в голове одно: вперед и только вперед…