Саид, красавец с копьем, подходит своей танцующей походкой и шлет нам улыбку звезды экрана.
— Редко встретишь такого красивого мужчину: в Париже все женщины были бы без ума от него! — замечает Петер.
— Ты думаешь, он не знает!
Дело в том, что все свое время, кроме охоты, Саид проводит за разглядыванием своего лица в маленькое зеркальце, которое он носит при себе, любовно выщипывая подбородок, кстати гладкий, как у девушки, пока остальные мужчины заняты полевыми работами. Правда, Саид не упускает случая напомнить нам, что происходит из благородного семейства.
— Туан, — говорит он мне, — иди охотиться на оленя.
— К чему? Разве тебе плохо в тени?
— Мне не нравится буйволово мясо, у нас в знатных семьях (опять!) едят только оленину…
— Еще чего? Мы же вот едим буйволятину, хотя туан Петер — сын раджи нашей страны!
Он смотрит на Петера, не зная, шучу ли я, потом решает, что это россказни:
— Ну идем, туан, одного оленя только для сыновей старосты и меня. А там, глядишь, встретятся еще буйволы.
Поистине мы были слишком счастливы. Карабкайся теперь опять по уступам, истекай потом. И для чего? А здесь, в холодке, было так хорошо, гораздо лучше, чем гоняться как безумный под безжалостным солнцем… Кроме того, буйволы тоже, должно быть, скрываются в тени от мучителей-мух. Нам вновь предстоит преследовать, находить и читать на иссохшей земле их следы, подбираться и рисковать внезапным нападением, которого в глубине души ждет каждый настоящий охотник, ибо оно поднимает зверя над уровнем предназначенной на убой скотины.
— Повезло тебе, что ты попал на такого осла, как я! — говорю я Саиду по-французски.
Но он все понял без перевода и теперь улыбается во все свои зубы, которым знает цену и тщательно утром и вечером чистит особой палочкой.
Я завязываю шнурки успевших порваться парусиновых туфель и засовываю горсть патронов в единственный недырявый карман шортов.
— Ты идешь, Петер?
— Надо, раз уж пришли сюда!
Старый Солтан снова становится во главе, нос по ветру, как ищейка, за ним я, затем Петер и Саид, сейчас особенно похожий на пажа в своих штанишках с буфами и копьем, которое он держит, как тросточку, кончиками пальцев, и, наконец, трое мужчин, чьих имен мы не знаем.
Спускаемся в бамбуковые заросли долины, поднимаемся по травянистому склону, чтобы вновь спуститься в лес, па сей раз из фиговых деревьев и густых кустарников. Тут Саид, чьи глаза видят не хуже орлиных, хватает меня за плечо. Слежу за направлением его копья и различаю две тонкие оленьи ноги, похожие на тоненькие стволы деревьев, только чуточку светлее. Легкий свист останавливает Солтана, и на какую-то долю секунды все замирают — люди и звери. Но выстрел, как удар торнадо, разрывает тишину. Я целился сантиметров на восемьдесят впереди ног, которые принял за задние и которые мгновенно скрылись из виду. Саид, как кошка, ринулся вперед с копьем наперевес, и тут же сквозь заросли к нам доносится его голос: