Интересна была встреча с плывущей гюрзой. Произошло это во время буйного летнего разлива. Гюрза размерами немного более метра поспешно переплывала озеро, когда я заметил ее с лодки. Змея плыла довольно быстро, и мне пришлось подналечь на весла. Изготовив по пути фотоаппарат для съемки, я приблизился к ней метра на два и приготовился снимать. Однако почти тотчас же пришлось схватиться за весло. Видя, что ей не уйти, гюрза свернулась на воде кольцом и, когда лодка приблизилась, неожиданно кинулась прямо на нее. Весло, хлопнувшее перед самым ее носом, заставило гюрзу вновь обратиться в бегство. Она попыталась несколько раз нырнуть, но неудачно. Погрузив голову под воду (туловище и так находилось под водой), гюрза почти сразу же выбрасывала ее наружу. Сделав несколько снимков, я без труда прикончил змею веслом и забрал с собой для коллекции.
Следующие встречи с гюрзой были не столь интересны, но всегда волнующие. Действительно, в большинстве случаев змея не шипела ни при виде человека, ни во время бегства, ни даже во время схватки с ним. Так, однажды весной большая гюрза забралась на кордоне в сарайчик, где сидела взаперти курица-наседка. Я пошел в этот сарайчик сфотографировать процесс лепки гнезда, которое сооружала там пара ласточек-касаток. Надев сапоги, чтобы комары не кусали за щиколотки, и сунув аппарат под мышку, я почти приблизился к двери сарая, как оттуда перед самым моим носом штопором вывернулась солидная гюрза. Отскочив назад, я громко заорал: «Палку, скорее палку!» — и стал гонять гюрзу вдоль глинобитной стены сарая. Гюрза стремительно перекатывалась взад-вперед, прыгая на стену под самую крышу, почти на два метра вверх. Мои товарищи метались позади в поисках палки, которой, как обычно в та-кие моменты, нигде не было. Змея, делая против меня яростные выпады, пробиралась к кустам за углом — вот-вот уйдет! Тут наконец я сообразил, что на мне хорошие кирзовые сапоги. Рывок вперед — и гюрза оказалась прижатой сапогом к стене, а подбежавший наконец товарищ мотыгой снес ей голову. За все это время змея не издала ни звука.
Следует рассказать еще об одном особом случае из моей практики. В мае 1959 года в заповедник приехали чешские зоологи. Нашим гостям очень хотелось поймать кобру или, на худой конец, гюрзу. Нужно сказать, что, когда в этих гадах появляется нужда, они все куда-то исчезают. Так было и на этот раз. Полтора десятка человек бродили по зарослям почти целый день — и ни одной змеи никто не увидел. На закате солнца вся наша группа вылезла на берег Вахша. Пока гости восхищались игрой красок солнечного заката и с любопытством смотрели, как непрерывно обрушиваются подмываемые Вахшем берега, я с одним из чешских коллег, оживленно беседуя, прогуливался в светлой туранговой рощице. Вдруг послышалось тонкое шипение. Сначала мы как-то не обратили на этот звук никакого внимания, затем я сообразил, что звук-то больно знакомый, встрепенулся и стал внимательно оглядываться. Определив направление, мы тронулись к зарослям кустов на опушке метрах в десяти от нас. Там и оказалась большая гюрза, лежавшая среди вывороченных корней и злобно шипевшая. Никогда ни до, ни после этого, мне не приходилось встречать гюрзу, столь заранее предупреждавшую человека о своем присутствии. Эту змею изловили живьем, как того хотели гости. Во время ловли я немного повредил змее позвоночник, так что она только извивалась, но ползти не могла. Однако, посаженная в мешок, она по дороге до Центрального кордона вполне оправилась, и, когда там, в чайхане, чешский ученый решил показать всем этот крупный экземпляр, произошел конфуз. Когда гюрзу вытряхнули из мешка на пол ярко освещенной чайханы в кругу любопытствующих людей, она, ко всеобщему удивлению, неожиданно кинулась наутек. Под громкие крики «хватай, держи!» (излишне говорить, что никто не хватал и не держал, ибо все были в легкой обуви) змея благополучно скрылась под лестницей, ведущей к воде. С большим трудом, кое-как подняв лестницу, удалось вновь изловить беглянку и водворить ее на место.