С этими рогами к осени он стал опасен. В августе, когда начался гон, Малыш из озорного, добродушного зверя превратился в яростно кидающегося на всех самца. Дошло до того, что люди по Центральному кордону вынуждены были передвигаться перебежками и не иначе как вооруженные увесистой палкой. Одного из гостей он чуть не запорол насмерть, прижав рогами к стене дома. Потом в тугаях напал на сотрудницу, своими руками вскормившую его, и гнал через заросли до самого кордона, непрерывно сбивая с ног ударами рогов. Сотрудница была так избита и натерпелась такого страха, что сгоряча велела даже пристрелить Малыша. Некоторые работники просто боялись работать в тугаях из-за боязни встретиться с Малышом. Но с окончанием гона он опять присмирел, хотя от былого добродушия не осталось и следа. Однако главное было достигнуто. Взрослый олень бродил по двору Центрального кордона вместе с табунком молодежи, и все они совершенно не боялись людей.
Интересно было проследить, как Малыш и другие прирученные оленята относились к диким оленям. На первых порах, по-видимому из-за посторонних запахов, дикари не подпускали их к себе, держась на почтительном расстоянии. Но впоследствии сначала Малыша, а потом и компанию прошлогодних оленят стали то и дело встречать в обществе их диких собратьев. Однажды я был свидетелем такого свидания. На большой поляне пасся олений табун. Когда я появился на опушке, весь табун обратился в поспешное бегство. Осталось на месте только четверо молодых оленей, судя по рогам-вилочкам, второгодников. Сначала я даже не сообразил в чем дело и оторопело смотрел, как эта четверка, уставившись на меня и недоуменно поглядев вслед убегавшим собратьям, лениво тронулась прямо к моей особе. Они окружили меня и стали теребить за куртку, игриво прыгая вокруг, как бы предлагая и мне порезвиться. Здесь, среди диких джунглей, эта сцена произвела на меня большое впечатление.
Все оленята очень не любили собак, а Малыш их прямо-таки ненавидел. Когда олени были маленькими, то спасались от пастушеских собак бегством, но как только подросли, сами стали гоняться за собаками. Интересно было видеть, как трехнедельные оленята отбивались от собак. Подпрыгнув, они всеми четырьмя ногами били по собаке, а сами падали при этом на бок и отчаянно верещали. Одно время у нас жил здоровенный пес — туркменская овчарка довольно красивой масти. Этот пес был отчаянный трус и рохля. Днем он спал где-нибудь в тени, — а ночью гордо стоял посреди Центрального кордона и беспрерывно гавкал в ответ на все шорохи ночных тугаев, не давая никому спать. Как-то раз, попав на Пионерский кордон, где в то время находились в вольере оленята, этот дурной пес увидел их и сразу же, угадав в них слабых и беззащитных существ, ринулся в атаку. Был поздний вечер. В кромешной тьме пес не разглядел решетки вольеры и врезался в нее на полном ходу. Увидев такое страшилище, оленята отчаянно перепугались. Взвившись, как ласточки, они перемахнули через двухметровый барьер и кинулись наутек в тугаи, где проклятый барбос гонял их до утра.