Однажды я и сам попал в опасную переделку. Это случилось в конце октября, когда уже было достаточно прохладно. Я шел в резиновых сапогах, пробираясь к зарослям джигды вокруг большой лощины, затянутой сохнущим илом. Решив по звериным следам, что он уже достаточно высох, я хотел сократить путь и пошел прямо. Я миновал уже середину и приближался к другому берегу, как подо мной все поплыло. Рванулся вперед, но глинистая масса ухватила за сапоги, как медвежий капкан. Все это происходило какие-то секунды. Я отчаянно забился, чувствуя, что проваливаюсь все глубже. Мне удалось выскочить из сапог и на четвереньках, ценою большого мускульного напряжения, кое-как выбраться из этой западни. Потом, оправившись от страха и срубив несколько жердей, я долго выуживал сапоги.
Глядя на эти вязкие илистые поля, я стал лучше понимать, каким путем образовывались те гигантские захоронения различных животных, которые обнаруживают палеонтологи в древних слоях земной коры. Ведь тогда все масштабы были несравненно крупнее, и то, что происходит на вахшских разливах, — только миниатюрная копия тех грандиозных процессов, которые развертывались в долинах могучих древних рек и обширных озерных котловин.
Чем еще неприятен разлив — так это комарами. Масса их во время наводнений неизмеримо возрастает. И если в другое время они активны только в сумерках, то в разлив свирепствуют и днем. Кроме того, влажность воздуха делается настолько высокой, что при жаре в 40° почти невозможно дышать.
Зато вместе со свежей водой в озера заходит множество всякой рыбы. А осенью на обширных пространствах мелководий появляются сотенные стаи всевозможных водоплавающих птиц.
Разлив — это обновление тугаев. Все старое и неприспособленное гибнет. Водой сносятся целые массивы старого леса, заносятся илом и сенокосы и озера, а на вновь отложенных площадках плодородного ила начинает развиваться богатая растительность. От реки от-шнуровываются новые озера. Заново происходит перераспределение животного мира, и опустошенные заросли вновь начинают заполняться всевозможными жильцами, переждавшими паводок на островках или на коренном берегу поймы. Жизнь постепенно входит в свою нормальную колею, и так до следующего разлива.
Стоял жаркий майский день. Мы все лежали на крыше «Поплавка» в 4 метрах над водой и, когда кровь в жилах, казалось, начинала закипать под обжигающими лучами солнца, прыгали вниз, в воду. Было, как обычно, 37° в тени, и мы ждали спада жары, чтобы выйти на работу. Сонное марево окутало тугаи, нигде ни звука. Случайно обратив взгляд на восток, я взволнованно заорал: «Э-э-э-э-э-э! Смотрите, что это?» Ребята повскакали с мест и тоже уставились на восток. А там во всю высоту, от горизонта до поднебесья, нависла над землей огромная черная масса. Колеблющиеся черные полосы перемежались с клубами всех оттенков от кирпичного до золотого, и вся эта лавина с большой скоростью катилась в нашу сторону. Мы попрыгали с крыши в воду, вылезли на берег, торопливо оделись и стали прибирать в чайхане все, что мог унести ветер. Через десять минут на кордон с ревом и грохотом обрушился афганец. Полетели стекла, кастрюли и кудахтавшие курицы. Стало почти темно. По воздуху несло сломанные ветви и мусор. Рев ветра наполнил весь дом, куда мы поспешили укрыться. Через час температура упала на 10 градусов. Ветер затих лишь к утру.